Рост Толбери - Орден-I

Это был последний её визит. О Дэване забыли. Саманте не хватало смелости прийти и подписать бумаги, но она всё также оплачивала немалые счета за палату в больнице. Это могло разорить её. Такова была его сестра, которую он всю жизнь пытался защитить от всех бед. И теперь Дэван проклинал себя за то, что она выросла такой тряпкой.

По какой-то причине душа Дэвана была прикована к этому месту. Не могла выйти за дверь палаты, пройти сквозь стены или окно. Может быть, потому что он всё ещё жив и однажды ему будет суждено проснуться. Но вот только незачем.

Тело его с каждым месяцем ссыхалось и скрючивалось всё больше. Кожа всё сильнее обтягивала выпирающие рёбра, скулы и кости рук. Она становилось тоньше и прозрачнее, а синие и чёрные вены проступали всё сильнее. Его лицо, которое он почти не помнил, теперь напоминало уродливую маску из какого-то дешёвого фильма ужасов. Он переставал узнавать себя в этом комке изувеченной плоти. Жалкое и отвратительное зрелище.

Дэван молился о том, чтобы умереть. Отчаянно, вспоминая все слова и используя все формы прошений. Ответа не было. Лишь треск неисправной лампы и равномерный шум вентиляторов. Никто не слышал его и не отвечал, никто не собирался отпускать его. Он стоял посреди комнаты и смотрел на своё тело.

Отключите меня.

Отключите меня.

Отключите меня.

Но никто не слышал. Время почти потеряло для него какое-либо значение, а чувство дискомфорта и потерянности постепенно вытеснили все его воспоминания и всё то, чем он был когда-то.

Теперь в его груди постепенно разгорался пожар, развивалась тяжесть, и воздух с трудом и болью заталкивался упорной машиной в его лёгкие.

— Не нравится мне, как он дышит, — забеспокоилась медсестра на утреннем обходе.

— Подозрение на пневмонию? Анализы? — доктор смотрел на своего "пациента" скептически.

— Не очень.

— Понятно. Родственникам звонили?

— Сестра не может приехать, готовится к свадьбе или что-то вроде этого. У него всё оплачено на пару месяцев вперёд, так и собираются держать.

— Мда. Ясно. Начинайте курс антибиотиков. Нужно связаться с сестрой. Объясните ситуацию, может быть она подъедет и подпишет документы, наконец. Если приедет — вызовите меня, я попробую сам поговорить. И Ариадна…

— Да?

— Позови для него священника. На всякий случай. Нехорошо это. Не по-человечески.

Врачи зачастили к нему, пожар внутри всё так же разгорался, и ВСЁ ЭТО продолжалось уже невыносимо долго. Но в один из дней яркий солнечный свет из незашторенного окна, заливавший его полумертвое тело, погас. Все краски стали серыми, все звуки стихли. Стены задрожали мелкой дрожью и обросли паутиной чего-то тёмного и бездонного. Время остановилось. Стало холодно. Что-то смотрело на него из темноты.

«Наконец-то, Господи, спасибо, спасибо!» — возрадовался Дэван.

Но это был не его Господь. Шёпот тысяч искажённых голосов переливался и перетекал по палате, разрывая его уши и голову.

— Где твой бог, когда он так нужен?.. Мёртв. Не придёт… ты… не нужен ему… он не знает о твоём существовании… и не узнает…ты лишь корм для него.

Дэван беззвучно закричал. Голос и не думал стихать, повторяя одно и то же, становясь ещё одним элементом ужасной и бесконечной пытки.

— Хватит… Зачем ты мучаешь меня? — беззвучно шептал он.

Но голос не унимался, а становился всё громче и настойчивее, давя и разрывая голову Дэвана. Пространство вокруг сжималось, чернело и собиралось поглотить его.

— Чего ты хочешь от меня?! — изо всех сил закричал Дэван.

Голос стал спокойным и напомнил Дэвану его собственный.

— Ты не должен чувствовать боль. Ты не должен быть пленником. Я освобожу тебя, но взамен возьму твоё тело. Тебе оно больше не нужно. Я… понимаю тебя… Не только ты заперт. Открой дверь. Впусти меня. Впусти меня. Впусти меня, — бесконечно повторял голос.

— Почему я? За что мне это всё? — зарыдал Дэван.

— Нет причины. Я также заключён в темноте, как и ты. И я также познал то, что ты называешь болью и разочарованием. Впусти меня. И всё закончится. Ты пойдёшь дальше. Ты будешь спасён. Впусти меня. Впусти меня. Впусти меня.

— Я хочу отправиться дальше… я хочу снова увидеть моих ласточек… ты… ты обещаешь?

— Ты больше ни в чём не будешь нуждаться, я обещаю. Впусти меня. Впусти меня. Впусти меня.

Долгое время Дэван слушал голос, пока, наконец, из его рта не вырвалось беззвучное и бестелесное «да».

Спустя несколько секунд измученное сердце Дэвана остановилось. Его лёгкие издали последний вздох, который принёс ему долгожданную лёгкость. Освобождение. Кардиомонитор предупредительно запищал и выдал прямую линию. Темнота отступила, и Дэван обрёл покой.

Свет во всей больнице и в окружающих небоскребах померк. Сердце, которое раньше принадлежало Дэвану, истощённое и слабое, ударило снова. Тело Дэвана открыло глаза и с хрипами вдохнуло в себя воздух. С треском его скрюченные руки медленно распрямлялись и приходили в движение. Эти руки вырвали из тела Дэвана трубки и сеть опутывающих его датчиков и кабелей.

В опустевшем и безмолвном здании стали слышны неуверенные шаги босых ног и тяжёлое, нездоровое, хриплое дыхание. За пределами палаты, во всём здании и вокруг него, словно куклы, были разбросаны тела людей. В тот момент, когда душа Дэвана покинула этот мир, свет погас и в них. То, что было Дэваном, худое и отвратительное, прикрытое лишь больничной сорочкой, покинуло больницу и растворилось в городе.

***

— Код — чёрный, — отчётливо произнес оператор Центральной, телефоны и другие средства связи завибрировали и издали целых хор тревожных и коротких сигналов.

Йован изменился в лице, дымящаяся чашка с кофе остановилась у его рта. Все, кто был в этот момент в штабе Первого Отделения, застыли, бросили свои дела и вслушивались в сообщение.

— Больница Святого Петра. Многочисленные жертвы среди населения. Всем свободным агентам немедленно прибыть на место инцидента. Всем Отделениям — эвакуировать и оцепить район от Викан до Либерти стрит. Сформировать оперативный штаб. Провести проверку безопасности и передать место инцидента экспертам. При обнаружении выживших — реагировать согласно протоколу взаимодействия с городскими службами при чрезвычайных ситуациях. Восстановить Вуаль…

Шестерёнки неповоротливого и огромного механизма Ордена вдруг закрутились с ужасающей скоростью. Зазвонили телефоны, со всех сторон послышались деловитые переговоры и приказы, оперативные агенты и специалисты волной хлынули к выходу. Йован молча поставил кофе, накинул куртку и неспешно направился вниз.

Лиам переглянулся с помрачневшим Крисом и ринулся за ним.

День был жаркий и на удивление душный, на небе ни облачка. В городе воцарились непривычные пробки, обстановка провинциальной размеренности и дежурных улыбок сменилась какой-то резкостью и напряженностью, как в центре Нью-Йорка в час пик.