Владимир Тимофеев - Три кварка 3 (1982-2012). Конфайнмент

Вероятней всего, причиной волнения являлось обычное нервное напряжение последних недель, но возможно, его истоки находились гораздо глубже. Ведь то главное, что лежало в основании разработки «клиента» — об этом Пётр Сергеевич начальству пока не докладывал. Не потому что специально хотел это скрыть, а потому что сперва ему требовался результат, причём, безусловный и значимый.

Генерал знал, что сегодня его соображения об иновременном происхождении Свояка вызвали бы у руководства Комитета в лучшем случае улыбку, а в худшем его просто уволили бы из органов и отправили на лечение. Поэтому волей-неволей пришлось включать вариант прикрытия и делать акцент на разоблачении кротов в собственном ведомстве. Сведения, полученные от Свояка в начале ноября, сыграли здесь ключевую роль. По некоторым фигурантам данные уже подтвердились, по остальным велась плотная оперативная разработка…

О её ходе Пётр Сергеевич лично докладывал начальнику 2-го Главного Управления генералу Григоренко, а потом первому заместителю Председателя КГБ СССР Виктору Чебрикову. Любопытно, но ещё до назначения последнего новым главой Комитета генерал Кондратьев, благодаря Свояку, уже знал, что это назначение произойдет в ближайшие дни, и потому чувствовал себя абсолютно уверенно. Самого Свояка удалось включить в схему расследования в качестве одного из важных свидетелей, которого, с одной стороны, требуется контролировать и охранять, а с другой, действовать в его отношении надо в высшей степени аккуратно.

Сведениями о реальном происхождении Свояка, кроме Петра Сергеевича, обладали только двое его сотрудников: Ходырев и Смирнов. Ходырев-старший, Новицкий и Кривошапкин, привлеченные к операции на ранних этапах, полной информацией не владели, и посвящать их в неё генерал-лейтенант считал преждевременным и рискованным…

— Проблем с возвращением не было?

— Не было, Пётр Сергеевич, — доложил Ходырев. — До общежития Свояк добрался без происшествий. Вот только…

— Что только?

— Как мы и предполагали, он на какое-то время задержался около дома Кислицыной. Внутрь не входил. Просидел четыре минуты возле подъезда и пошёл дальше.

— Просто пошёл? Звонить не пытался?

— Нет, не пытался.

— А около дома Клёновой не задерживался?

— Наоборот. Он постарался обойти его как можно дальше.

— Вопрос: почему? Какие будут соображения?

— Скорее всего, не хотел навлекать на неё подозрения.

— Это вряд ли, — покачал головой генерал. — Он знает, что нам про неё всё известно.

— Именно так, — подтвердил Михаил. — Я спрашивал у Свояка про неё. Он ответил совершенно определё…

— Я говорил о другом, — перебил Смирнова майор. — Он отводил подозрения для наружки, а не для нас.

— Логично, — немного подумав, кивнул Пётр Сергеевич. — Но почему тогда он не отвёл подозрения от Кислицыной?

Подчиненные переглянулись.

— Вероятно, она для него и вправду не слишком важна, — осторожно предположил Ходырев.

Несколько секунд Пётр Сергеевич мерил его испытующим взглядом.

— Уверен?

— Не очень, — развёл руками майор. — Но другого объяснения у меня нет.

— А знаешь, что… — генерал ненадолго задумался. — Проверь-ка ты эту девицу, что она делала и где находилась в течение последнего месяца.

— Вы думаете… она может иметь отношение к «лесному стрелку»? — догадался Ходырев.

— Не исключаю, — дёрнул щекой Пётр Сергеевич. — И этот факт меня беспокоит больше всего…

Четверг. 16 декабря 1982 г.

Не скажу, что моё возвращение в родные пенаты стало темой номер один в общаге, но определенный ажиотаж оно всё-таки вызвало. Поглазеть на меня и послушать очередную порцию баек, за что меня взяли, почему отпустили и где я столько времени шлялся, приходили со всех этажей. Десятка четыре, не меньше. Первым я ещё пытался что-то рассказать сам, остальных уже просвещали мои одногруппники, а я только важно кивал и загадочно хмурился: мол, дело там не такое простое, как кажется, но говорить ничего не могу — запретили.

Паломничество закончилось вечером. Любопытствующие разошлись, и я смог, наконец, заняться отложенными на время делами. В первую очередь, меня интересовало, что там с учёбой и не появилась ли у кого мыслишка отчислить меня под шумок из вуза?

Судя по рассказу соседа по комнате, если я и ошибся, то ненамного.

— После ментов тут ещё из деканата и комитета комсомола приходили. Спрашивали, выясняли, вынюхивали, накачку устраивали, — с усмешкой сообщил мне Олег. — Типа, не знали, что ты у нас весь из себя негодяй и только прикидывался порядочным, а мы, понимаешь, не просигналили.

— Приходили, а дальше?

— А дальше они курсовое бюро уговаривали, чтобы собрание провели. Насчёт твоего морального облика и вообще…

Он неопределенно покрутил пальцами, но я его понял.

— Под отчисление что ли готовили?

— Ну, да. Где-то так. Даже дату назначили. Но потом всё затихло, будто ничего и не было.

Почему всё внезапно «затихло», я, конечно, догадывался — не иначе товарищи из КГБ поработали — но объяснять это Олегу не стал. В полном соответствии с поговоркой: меньше знаешь, крепче спишь.

— Хреново, что с понедельника уже зачёты пойдут. Допустят тебя или нет, непонятно. Мне и Денько говорил. У тебя же небось заданий несданных столько, что и за месяц не расквитаешься. А по войне и английскому так и вообще, — развёл он руками. — Я бы на твоём месте попробовал в академку уйти. Может, получится.

Я мысленно усмехнулся. Как раз за английский и военную подготовку я волновался меньше всего. Уж Кривошапкины-то, что Павел, что Римма, стопудово не станут меня обижать и гнобить. Скорее, наоборот, помогут по полной. Что же касается остальных предметов, с ними я справлюсь и сам. А если не справлюсь, то напрягу Синицына — пускай помогает. Раз в это время меня запулить сумел, ему и ответ держать.

— А Шурик-то куда подевался? Что-то я его сегодня не видел.

— Синицын-то? Да он, говорят, вообще шизанулся, — пожал плечами приятель. — Снял где-то хату и сбежал из общаги. Сказал, что, мол, первую сессию хочет сдать на отлично, а мы ему, блин, нормально готовиться не даём. Ну, не дурак ли?

— Дурак. Как есть, дурак, — засмеялся я, соглашаясь…

Синицына я увидел только на следующий день. Он меня тоже. Вытаращился, словно на привидение. Пришлось даже перед у носом у него рукой помахать, чтобы очнулся.

— Ты это… здесь-то чего? — выдохнул он ошарашенно.

— Признали невиновным, дело закрыли, из розыскного листа убрали, — усмехнулся я, глядя на друга. — Сам-то сейчас где обитаешься?