Джо Аберкромби - Проблема с миром

Он поднял на нее усталые глаза:

– Все это ничего вам не даст. Лордов вам не остановить, они уже собирают войска. И Молодой Лев уже в пути. Он снова устроит все как должно.

Вик фыркнула:

– Расскажите тем людям, которые подыхали на моих глазах в лагерях, как все должно быть устроено! Вы собираетесь пролить море крови, и лучшее, чего вы добьетесь, – это смените одну шайку подонков на другую. Принципы? Я бы расхохоталась, если бы не так тошнило.

Она нахмурилась, глядя на его руку:

– А теперь дайте-ка мне это кольцо.

– Инквизитор Тойфель! – Глокта улыбнулся ей, открывая зияющую дыру в передних зубах. – Спасибо, что пришли.

Только сейчас она сообразила, что могла бы и не приходить. Проигнорировать его вызов. Но послушание – привычка, которую трудно перебороть. Спроси любую собаку.

– Разумеется.

Вик напряженно опустилась на скамью – ту самую, где они встречались прежде, и не один раз. Ей потребовалось сделать над собой усилие, чтобы не добавить «ваше преосвященство».

Она никогда не видела его без белого одеяния, без архилекторского перстня, без одетой в черное свиты. Вчерашний грозный архилектор сегодня превратился в изможденного старика, плотно укутанного, даже несмотря на летнюю жару, и его сопровождал один-единственный здоровяк-практик, тот самый, что раньше катал его кресло, неуклюжий в одежде простого лакея и с сыпью вокруг рта от маски, которую он больше не носил. Глокта был ее спасителем, ее наставником, ее господином, ее тюремщиком. Вик подумала, кем они станут друг другу теперь, когда нет больше канцелярии и огромного стола, и огромной разницы в могуществе? Друзьями? При одной мысли об этом ей пришлось подавить всплеск совершенно неуместного смеха.

– Как я слышал, вас снова можно поздравить. Вероломство лорда Хайгена нисколько не удивляет, но я потрясен известием, что лорд-маршал Бринт замыслил измену короне. – Глокта медленно покачал головой: – Десять лет мы сидели рядом в Закрытом совете.

– Думаешь, что знаешь человека… – пробормотала Вик, рассеянно потирая сбитые костяшки.

Она хмуро поглядела в сторону озера. Люди катались на лодках, смеялись, лениво валялись на берегу. И не подумаешь, что приближается гражданская война. С другой стороны, измены всегда происходят в хорошую погоду: когда бушует ураган, люди слишком заняты тем, чтобы сбиться потеснее.

– Сегодня я покидаю Адую, – сообщил Глокта. – Моя жена считает, что сельский воздух может пойти мне на пользу. То есть… это она так говорит. Подозреваю, что она просто не хочет, чтобы мы превратились в унылых призраков, бродящих между стен, где мы некогда были могущественны. И, скорее всего, это очень мудро с ее стороны, как и многое другое.

Он кашлянул.

– Но прежде чем уезжать, я хотел бы поблагодарить вас.

Вик резко подняла голову. Ей должно было быть приятно получить благодарность от человека, которому она так много лет служила верой и правдой. Но удовольствие было не тем, что она почувствовала в первую очередь.

– За все, что вы для меня сделали, – продолжал он, отводя глаза. – Для меня и для Союза. Особенно учитывая… то, что Союз сделал для вас. Сделал с вами. На мой взгляд, у нашего нового короля немного слуг, более ценных, чем вы. Поэтому – спасибо вам. За вашу отвагу, ваше усердие. Ваш… патриотизм.

– Усердие и патриотизм. – Она зло хмыкнула, медленно сжимая саднящий кулак. – А точнее, отсутствие выбора. Или трусость, не позволившая выбрать другой путь. Или старая лагерная привычка при любой возможности присоединяться к победителям, сделав единственный шаг, доступный для заключенного: из того, кого бьют, стать тем, кто бьет сам!

Она сама не знала, почему внезапно так разъярилась. Из-за тех вещей, которые он заставлял ее делать? Или потому что он не заставлял ее делать большего?

– Что ж. – Глокта тоже взглянул в сторону отдыхающих. Они были так близко и в то же время словно бы находились в другом мире. – Я часто повторяю, что жизнь – это страдание, которое мы испытываем в промежутках между разочарованиями. Каковы бы ни были причины, но вы ни разу меня не разочаровывали. Я бы хотел отплатить вам такой же надежностью, но боюсь, что я вас подвел. Я знаю, насколько вы хотите… насколько вам необходимо … быть верной чему-то.

– Быть верной…

Она подумала обо всех людях, которым лгала, которых обманывала и предавала за прошедшие восемь лет. Список был внушительным. Малмер, оставшийся болтаться над Вальбекской дорогой. Сибальт и его жалкие мечты о Дальних Территориях. Мур и Гриз. Огарок и его сестра. Она до сих пор чувствовала запах лагеря повстанцев в Старикланде, после того как она сказала солдатам, где его искать.

– Я живу тем, что предаю людей.

– Верно. – Он с пониманием взглянул на нее. – Возможно, именно поэтому вам и требуется сохранять верность чему-то. Я всегда представлял, что наступит время, когда я смогу вознаградить вас как следует, но… видите ли, на вершине власти… время заканчивается очень внезапно. Могу ли я по крайней мере дать вам один совет, прежде чем уйти?

Вик могла бы сказать: «Не надо». Могла бы ударить его по лицу. Но она промолчала.

Подняв руку, он аккуратно смахнул слезу, вытекшую из слабого левого глаза.

– Простите себя.

Она выпрямилась на скамье, стиснув зубы, частое дыхание с шумом вырывалось из ее ноздрей. На берегу озера кто-то разразился идиотским гоготом над какой-то шуткой.

– Из лагерей невозможно выбраться без одобрения его величества.

Она могла бы зажать пальцами уши. Могла встать и гордо уйти. Но она продолжала сидеть, чувствуя, как холодеет кожа и каменеет каждый мускул.

– Маленькое восстание пленных, задуманное вашим братом, было обречено с самого начала.

Ей вспомнилось его лицо, когда она бросила на него последний взгляд. Потрясение и боль, когда его волокли прочь. Вспомнила так, словно это происходило сейчас.

– Было бы легче всего уступить собственной сентиментальности, – продолжал Глокта. – Но вы поступили храбро. Вы поступили верно. Выдав его. Выкупив свою свободу.

Она закрыла глаза, но обвиняющее лицо брата по-прежнему стояло перед глазами. Словно оно было выжжено на изнанке ее век.

– Он только утащил бы вас на дно следом за собой. Некоторых людей… невозможно спасти.

Она наконец встала, чувствуя слабость в ногах, готовая бежать, но Глокта схватил ее за запястье. Сжал с неожиданной силой. Она повернулась к нему: его взгляд был устремлен на нее, глаза лихорадочно блестели.

– Каждый должен рано или поздно простить себя, Вик. – Он еще раз стиснул ее запястье, прежде чем отпустить, потом снова обратил взгляд к озеру. – В конце концов… никто другой этого не сделает.