Джо Аберкромби - Проблема с миром

– Позвольте познакомить вас с моим мужем: Лео дан Брок.

– Ваша светлость! – Суорбрек отвесил еще более изысканный поклон. – Невероятная честь – быть представленным герою битвы под Красным холмом и победителю Большого Волка!

– Я не люблю об этом говорить, – жестко отозвался Лео.

Суорбрек моргнул, слегка приоткрыв рот. Лео расхохотался:

– Да я только об этом бы и говорил, черт побери, будь моя воля! – Он ухватил руку Суорбрека и так энергично встряхнул, что едва не сбросил злополучного писателя с балкона. – Кажется, мне как-то раз довелось побывать в вашем кабинете.

Если Суорбрек и подозревал, для чего используется его кабинет, то, надо отдать ему должное, ничем этого не показал.

– Мое скромное жилище всегда к вашим услугам, так же как и мое скромное перо.

– Насчет последнего у меня была идея, как его применить, – сказала Савин, носком туфли подталкивая стул поближе к Суорбреку. – Дело в том, что имя «Глокта» несет на себе… некоторое пятно.

– Это славное имя, но я понимаю, что имеет в виду ваша светлость. У него действительно есть привкус…

– Пыток? – предположила Савин, вызвав у Суорбрека смущенную улыбку.

– Зато имя «Брок» несет совершенно другие коннотации, – продолжал писатель. – Героизм, патриотизм, ура-ура! Кстати, ваша светлость, вы не задумывались об издании своей биографии?

Лео остановился, не донеся вилку до рта.

– Мне двадцать два года. Надеюсь, я еще успею совершить пару достойных дел до конца своей жизни!

– О, несомненно, славные победы, одержанные вами до сих пор, – всего лишь прелюдия, но для публики будут представлять огромный интерес даже первые один-два тома…

– Мое имя, – напомнила Савин.

– Ах да! Приношу свои извинения, новые идеи так и кишат, их необходимо постоянно ставить на место! Проклятие артистического темперамента.

И далеко не единственное, на ее взгляд.

– Савин дан Глокта занималась бизнесом, – принялась объяснять она. – Ей была необходима репутация женщины умной, безжалостной, решительной, твердой как кремень…

– Инвесторы должны были ей доверять, партнеры – уважать, должники – бояться, – подхватил Суорбрек. – Понимаю… А Савин дан Брок , леди-губернаторша Инглии, должна быть… женщиной, близкой к народу? В которой здравый смысл уравновешивается душевной теплотой и великодушием? Которая неустанно трудится ради общего блага?

Карнсбик всегда говорил, что подозревает в Савин скрытое великодушие. Возможно, настало время выставить его на всеобщее обозрение.

– Что вы скажете о серии очерков, где бы описывалась моя благотворительная деятельность в районе Трех Ферм? Только не слишком прямолинейно, вы понимаете?

– Подтекст – мое все ! – заверил Суорбрек.

Он откинулся на спинку стула и принялся разглядывать деревья в саду, словно на их ветвях зрели сочные откровения.

– Было бы очень кстати, если бы нам удалось найти момент какой-то искренности . Надеюсь, вы не сочтете меня неделикатным, если я предложу, чтобы мы… использовали опыт ваших переживаний во время восстания в Вальбеке?

Савин ощутила мгновенный прилив тошнотворного страха, и тут же – укол досады на собственную слабость. Всего-то понадобилось упомянуть это место, чтобы ее сердце начало колотиться, во рту появился кислый привкус, а по спине вверх пополз знакомый щекочущий холодок.

– Что вы имеете в виду? – спросила она севшим голосом.

– Ну вы ведь жили там среди простого народа. – (Тесное жилище Броудов, постель из тряпья, крики, доносящиеся из-за вспученных стен.) – Делили с ними ежедневные тяготы. – (По колено в холодной реке, в глотке саднит от дыма, бесконечно наполняемые ведра, чтобы гасить пожары, которые не могут быть погашены.) – Голод. – (Очереди за овощными очистками, и хорошо, если их удастся добыть.) – Опасности. – (Группы бандитов, бродящие под окнами, пронзительные вопли в ночи.) – Нужду. – (Ее сиплое дыхание, когда она ползла под станками, оставляя кровавые пятна на полу…)

– Разумеется! – гаркнула она, стиснув край стола так, что побелели костяшки. – Момент искренности!

Если Суорбрек мог извлекать из дерьма алмазы – удачи ему. Куда, черт побери, она засунула свою жемчужную пыль?

– История личностного роста, – продолжал размышлять писатель. – Встреченных опасностей и выдержанных испытаний. Женщина, рожденная в привилегированном классе, прошедшая сквозь огонь борьбы к пониманию тяжелого положения простых людей…

Он испустил удовлетворенный вздох.

– Захватывающе!.. Вы слышали о Карми Грум? Она сделала несколько скетчей для моей «Жизни Даба Свита». Одна из лучших художников в Адуе, но не пользуется чрезмерно большой популярностью, поскольку…

– Поскольку она женщина.

– Вот именно. Несколько гравюр поистине могут вдохнуть в очерк жизнь! Слова очень могущественны, но изображение идет в обход разума и говорит с сердцем напрямую на его языке.

Савин прищелкнула пальцами:

– Решено. Мы можем посетить Три Фермы этим вечером. – После того как они с Зури вычислят самую минимальную цену, за которую может быть куплена репутация благотворительницы.

– В таком случае я сейчас же займусь необходимыми приготовлениями! – воскликнул Суорбрек, вскакивая со стула. – Ваша светлость! Ваша светлость! Прошу, подумайте все же насчет биографии.

И он нырнул обратно в комнаты.

– Итак… вот это был тот самый прославленный писатель? – спросил Лео. – Такой отважной растительности на лице я еще не видел ни у кого.

– И тем не менее он самый отъявленный трус во всем Союзе.

– Наверное, если бы он был храбрым, ему не понадобилась бы такая храбрая растительность.

– Но если бы храбрыми были все, что бы делало тебя таким особенным?

– Ну как же. – Он снова улыбнулся ей своей мальчишеской улыбкой. – Я ведь женат на самой умной женщине в Союзе!

– Прекрати, – отозвалась Савин, тоже улыбаясь и наклоняясь к нему. – В смысле, продолжай.

– И продолжу! Но… очерки?

– Вот именно.

– И гравюры?

– Язык сердца!

– Неужели ты действительно думаешь, что люди настолько глупы?

– Дорогой мой… – Она наклонилась еще ближе и нежно поцеловала его, потом легко коснулась кончика его носа кончиком пальца. – На самом деле люди гораздо глупее!

Город сомкнулся вокруг них, подобно повесе, погружающемуся все ниже в распутную жизнь, становясь все более недобрым, испорченным, больным и грязным. Высоко наверху – так высоко, что, казалось, никто никогда не сможет туда добраться, – между полуразрушенными постройками виднелась узкая щелка голубого неба.

– Итак, мы вступаем в район Трех Ферм, – возбужденно шептал себе под нос Суорбрек, лихорадочно черкая в записной книжке. – Вероятно, самый печально известный из кварталов Адуи, некогда почти полностью выгоревший, затем оккупированный свирепыми гуркскими дикарями, а теперь погруженный в бесконечную ночь… нет, в нескончаемый сумрак – дымом мануфактур, а также в нравственную тьму , еще более непроглядную, в которой… что? В которой свет надежды полностью угас для тысяч его несчастных обитателей. …Можно ли здесь где-нибудь вставить слово «чахоточный», как вы думаете?