Александр Волков - Пять песен мира. Книга 1

На лицах застыли разные выражения: тяжелое отчаяние, гнетущая скорбь, испуг, от которого бледнели щеки. Алекс слышал всхлипы, слезливые бормотания, и речи, порожденные шоком: «Там же мама…. Там осталась мама!», «Как так…. Где чертовы военные!? За что мы платим!?», «Бонни еще не успела выбраться!», «Падает…. Смотрите, падает! Город падает!»

Алекс оглянулся, и приблизил лицо к небольшому иллюминатору. Громадное городское кольцо медленно погружалось в облака, и накренилось, будто тонущий корабль. Здания складывались, как карточные домики и весь Демьян моментально заволокло пылью. С края кольца сыпались автомобили, падали люди, и народ у иллюминатора плотнее прильнул к стеклу, издавая нервные возгласы.

Сердце Алекса защемило до боли от жалости к ним. А в душе вспыхнула еще большая ненависть к звуковикам. И к тем, кто одобрил отделение кольца. Наверняка никто об этом не знал. Никто. Только Алекс и Айрис точно были в курсе.

Как можно было так бесчеловечно отнестись к собственному народу? Как можно было бросить столько людей умирать? Ради чего?

Алексу это оставалось неясным, непонятным, но то, что это его разозлило — факт. Когда всё переменилось, слова Валериана о том, что люди просто использовали друг друга и бросали в неудобный момент, обрели смысл. Но чем же правителям насолили собственные граждане? За что их убили?

За что их родные проливали слезы и страдали?

Было непонятно, но от досады зубы сводило.

И Данни….

Алекс с тоской понял, что Данни, скорее всего, погиб. И то, что Клиф называл его трусоватым, непомерно злило.

Падавшее городское кольцо создало огромнейшую разницу потенциалов в воздушных массах. Ветер поднялся такой сильный, что аэролет затрусило, кренило из стороны в сторону, затягивало обратно к городу, как утопленника следом за тонущим в море камнем. Люди с криками падали на пол, хватались за поручни и друг за друга, а Алекс так вообще свалился с лавки вместе с Айрис.

— Данни…. — тихонько пробормотала она севшим голосом, и в носу ее защипало от подступивших к глазам слёз. Она залезла обратно на лавку, поджала под себя ноги, и уткнулась лицом в коленку.

Вскоре аэролет перестало трусить. Демьян скрылся в облаках, бесследно исчезнув, и напоминанием о нем остался только браслет, дающий доступ в мастерскую отца. Алекс разглядел браслет с кулоном в виде планеты, которую рассекало молнией.

«Там ты узнаешь правду о звуковиках» — Алекс вспомнил слова Валериана, но понял, что эта возможность потеряна навсегда.

Да и думать об этом не хотелось.

Омега находилась на приличном расстоянии от Демьяна. Оно примыкало ко второму кольцу в качестве дополнительного, и предназначалось для размещения крепостных орудий и военной техники на случай падения Первого барьера. Но, как это обычно происходило, использовали его не для того, зачем оно изначально было создано. Причем, явно не от недостатка финансирования.

Алекс устало взглянул в иллюминатор. Аэролеты с беженцами плавно приземлялись на переполненные посадочные площадки. Это удивило его. Народа было настолько много, что пилотам приходилось зависать над толпившимися беженцами, и ждать, пока солдаты в черной военной форме разгонят их.

Давалось это нелегко. Бойцам приходилось расталкивать людей и чуть ли не утрамбовывать их в толпу, чтобы хоть как-то расчистить тесное посадочное пространство. Люди пререкались, ругались, иногда даже лезли в драки, но военные быстро усмиряли их прикладами или ударами ног.

Обессиленных беженцев не нужно было сильно бить, чтобы успокоить, но действия военных Алекса возмущали. У него возникло гадкое ощущение, что выживших принимали на Омеге как незваных гостей. Будто бы не собственные граждане искали безопасного места, а с посторонней территории прибыли голодные рты, которые кормить никто не намеревался.

Аэролет, в котором был Алекс, плавно завис над посадочной площадкой. Люди с испугом подняли головы, глядя на аэролет так, будто бы он вот-вот собирался сесть прямо на них. В толпе возникли волнения, но гомона не было слышно из-за гула несущих лопастей. Потоками ветра с голов сносило головные уборы и уносило прочь, одежда горожан исходила волнами, а сальные волосы женщин моментально растрепались и непослушными прядями накрывали испачканные лица.

Группа военных с излучателями втиснулась в толпу, и один из них, самый рослый, стал кричать командным басом:

— Быстро разошлись! Не толпитесь! Пройдите к КПП Омеги! Не создавайте столпотворение! Вы препятствуете посадке!

Некоторые услышали, но из-за клекота турбин и гула лопастей до ушей многих крики просто не дошли. Команды повторять никто не стал. Военные выставили перед собой излучатели боковыми сторонами, будто снегоуборочные ковши, и стали бесцеремонно расталкивать людей в разные стороны. Жесткие элементы излучателей больно впивались людям в спины, в ребра, едва ли не доламывая и без того хрупкие, а у некоторых и уже поврежденные кости.

— Живее! Чертовы нахлебники! — кричал рослый командир. — Что смотришь? А? Иглу на две вторых в глаз получить хочешь? Живее, пока прикладом по башке не огрел!

— Да что же вы творите! Что вы творите?!

— Мне больно!

— Вас просили не толпиться! Вы же как бараны тупые!

С трудом, но толпа постепенно расходилась, освобождая бетонный участок для посадки.

Пилот аккуратно опустил рычаг общего шага, и плавно посадил аэролет на шасси, затем щелкнув несколькими тумблерами на панели управления. Несущие лопасти медленно остановились, и с улицы вдруг послышалась вся гамма человеческих голосов.

И гамма неприятная.

Кто-то жалобными криками пытался позвать родственников, но в ответ слышал лишь другие крики, и отнюдь не те, которые хотелось слышать. В толпе навзрыд ревели дети, какая-то девочка, сидевшая на сбитых коленках, видных через порванные штаны, писклявым голоском кричала сквозь слезы: «Мама! Мамочка!», но ее будто никто не слышал. Перед ней мелькали ноги проходящих мимо людей. Чужие ноги. Иногда ее плеча кто-то касался, девочка в надежде оборачивалась, но видела только чужие лица, изможденные тоской и отчаянием. Пристально глядя на девочку, люди понимали, что мать она больше никогда бы не увидит, как бы громки не были ее крики.

Надо забрать ее, — предложила измученная девушка, обращаясь к хмурому грязному парню в засаленном свитере. — Она ведь не выживет одна, Ник. Надо забрать ее.

Может, в душе девушки что-то заныло, заставив обратить внимание на брошенного ребенка, но вот душа Ника была истерзана увиденными ужасами, и видом обезображенных и залитых кровью трупов, разрушенных улиц, которые пару часов назад были безопасными и родными.