Александр Волков - Цепи грешника

— Я не убивал людей! — от злости я сорвался на крик, и так жахнул «копьем погибели» над головой Маши, что облака размело в разные стороны. Маша вынужденно спикировала к морю, хоть я и не намеревался бить на поражение.

— Вот это другой разговор! — с удовлетворением крикнула Маша, и бросилась на меня, хлестанув по пространству черной змеей «плети разрушения».

Я отлетел в сторону, под удар не попал, но от последствий атаки я челюсть чуть не обронил в приступе удивления. Плеть в буквальном смысле рассекла пространство-время. В воздухе остался извилистый рваный порез, в котором мерцали звезды, чернел космос, и клубились огромные облака разноцветной звездной пыли.

Это была битва за пределами категорий и разрядов. Мы стали не обычными магами, мы стали существами с крупицей мощи Создателя, которую невозможно измерить человеческими мерками.

Избыток айцура сводил пространство с ума, стирал законы физики, и активизировал черную дыру, породив такие жуткие аномалии, что мне стало не по себе. Сотни тысяч тонн морской воды поднимались в воздух, будто оказались в невесомости. В недрах земли раздался грохот сместившихся тектонических плит. Валастаров вытянуло из-под воды и подняло в воздух гравитационными аномалиями.

Они беспомощно рычали, размахивали ластами, а вокруг них, будто спутники по орбите планеты, курсировали напуганные до чертиков матросы.

Мир точно рушился на моих глазах, в буквальном смысле слова.

Секущим ударом «плети разрушения» Маша рассекла мой диск, и он рухнул в море, как две половины разрубленной монеты. Тогда я остался без магии, но Маша этим не воспользовалась. Не стала бить по мне волшебством, а свирепо бросилась в рукопашную схватку со мной.

Мне никогда не приходилось видеть ее такой. Она размахивала когтистыми руками, взгляд ее был страшен и источал нечеловеческую кровожадность, а от ее яростных криков у меня кожа между лопатками съеживалась.

Я сам порядком разозлился, не хотел никого жалеть, но не спешил бить насмерть. До последнего мне хотелось спасти возлюбленную, но я понимал, что нахожусь на грани, и скоро придется прикончить Машу.

Как бы больно от этого не стало.

Я специально промахивался, попадая лишь по филейным местам и не желая трогать жизненно важные органы, а Маша будто намеренно подставлялась под атаки.

Мы рубились с ней когтями на фоне серых туч будто оголтелые и одичавшие. Когти со свистом рассекали воздух, свистели над ушами, блестели перед глазами бритвенной остротой. Мощными ударами мы терзали друг друга, рвали друг друга, и это было больно. Больно и морально, и физически. Маша срезала с меня элементы брони, а я рубил Машу в ответ, погружая в нее когти по самые кончики пальцев. Кровь хлестала по сторонам, блестя в солнце рубиновыми искорками, орошала наши лица и тела.

Скорость наших движений и смен позиций была неуловима для человеческого глаза. Со стороны мы смотрелись как две тени, что бросались друг на друга в серии телепортаций и мощных обменов сокрушительными выпадами.

Мы появлялись в поле зрения, обменивались градом взмахов и уколов, от которых дрожал воздух, и снова исчезали.

Я все так же бил только по ногам и рукам, а вот Маша пыталась вспороть мне живот, пыталась вырвать мне сердце, но благо, я стал куда проворнее, и смертельных увечий избегал, хоть и не без труда.

— Давай! — провоцировала Маша. — Убей меня! Ты же мужчина!

Невольно вспомнилось, как мы расставались. Я стоял на лестничной площадке с вещами, мы ругались, она навешивала на меня вещи, которые собрала мне в дорогу, чтобы я ни в чем не нуждался, а я кричал на нее:

— Хватит строить из себя заботливую! Прекрати! Хватит!

— Ты не должен бояться нагрузок! Ты же мужчина! — отвечала она.

Дурак. Я бы все отдал, чтобы вернуться в тот момент, и исправить допущенные ошибки. Сделать так, чтобы ни антерры, ни этой битвы никогда не было.

Теперь я кричал точно так же, словами из воспоминаний, и едва сдерживал слезы:

— Хватит! Прекрати!

В этот раз мне удалось не заплакать. Я перестал быть плаксой, смог сдержать эмоции, но они никуда не исчезли. Меня разрывало от противоречий. Я желал спасти и антерру, и Машу, но эти задачи требовали радикально разных решений, и когда я совсем отчаялся, меня внезапно посетила здравая, на первый взгляд, мысль.

Я перестал атаковать.

Маша вонзила когти мне в грудь по самые пальцы, и от боли перед глазами вспыхнуло. Но так было надо. Я не планировал уклоняться. Маша с наслаждением вскрывала мне грудную клетку, и будь мои органы расположены так же как у обычного человека — я бы захлебнулся кровью. Хорошо, что в облике Мортуса болевой порог возрастал. Я был на грани потери сознания, но все же мог контролировать тело, и не вырубался от болевого шока.

Кровь хлестала Маше на руки и лицо, Маша с удовлетворением улыбнулась, и облизнула окровавленные губы.

Она точно намеревалась вырвать мне сердце, иначе бы сразу в него ударила, чтобы меня не мучить.

Пока когти прорубались через ребра, рассекая кости, я рассеял небольшой участок брони на поясе, и выхватил из сумки «Айпод», который после подробного изучения и зарядки оказался моим. В плейлисте осталась единственная песня, которую я когда-то записал на диктофон.

Когда мы с Машей расстались, я удалил все треки, чтобы очистить плеер от прошлого, но на эту песню не поднялась рука.

Маша не была певицей, но иногда, когда мне становилось грустно, я просил ее спеть мне песню про котов, которая ей очень нравилась. Она не умела петь профессионально. Никакого пения с придыханием, или другими приемами, которыми звезды эстрады могли растрогать толпу, но Маше этого не требовалось, чтобы я считал ее вокал прекрасным.

Получалось у нее безумно красиво. В ее мягком и мелодичном голосе теплилось столько любви и нежности, что меня могло вытащить из любой апатии. Она тихонько пела, а я клал голову ей на плечо, и с наслаждением слушал. В груди теплело от радости и умиротворения, и я был готов слушать ее песни бесконечно.

Сейчас Маше могла помочь капелька этого тепла, которая когда-то помогала мне. К тому же, в мире антерры эта песня могла сработать как заклинание с неожиданным эффектом, что склонило меня к риску опробовать ее. Я не боялся умереть. Если Маша и вырвет мне сердце — ничего страшного со мной не случится. У божеств тела устроены иначе, и я вполне мог существовать без любых важных органов. Более того, я мог с самого начала прикончить Машу одним ударом, но не позволил себе этого, потому что до последнего цеплялся за ее жизнь.

Ей надо вспомнить, какой она была, надо показать, что ее предназначение — нести свет, а не гасить его. Я метко воткнул наушники ей в уши, и так крепко зажал их ладонями, что ей ни за что не удалось бы отстранить меня.