Николай Грошев - Китэгра. Книга 3 [СИ]

Пастух выпрямился, приложил ладонь ко лбу козырьком. Прищурился.

В этот момент, оно и обернулось.

Длинный балахон чёрного цвета, за ним тянется шлейф чёрного огня, в руке коса и глаза-угли на сером клыкастом лице, Джин! Настоящий, а не из сказок — Джин, джин по имени Смерть!

Смелый пастух, сильно горской внешности, бросил палку и, даже не обратив внимания на сильно повысившуюся влажность штанов, со всех ног кинулся прочь…

Великий замер над горой. Свободная рука поднялась, и росчерк чёрного огня врезался в камень. С протяжным скрежетом, каменная твердь разошлась, образовав узкую трещину глубиной в несколько километров. В этот момент, весь горный кряж, сотрясли землетрясения.

Китэгра влетел в трещину и вскоре опустился вниз на несколько километров — там была пустота внушительных размеров. Он замер там, в пещере, вымытой водой, много миллионов лет назад. Он осмотрелся. В этот момент каменные своды над ним снова сошлись, в пещере повисла абсолютная темнота, не особо мешавшая ему видеть. Полыхнул чёрный огонь, в пещере не осталось даже микробов. Тут, его телу ничего не угрожает, минимум миллион лет. А ему нужно гораздо меньше. Тут он и оставит Косу и своё тело.

Великий сел у стены, устроился поудобнее и закрыл глаза. Спустя мгновение, из тела когтистого монстра, выскользнул сгусток серого тумана, в глубине коего, ярко пылали глаза-угли, если бы он мог видеть себя сейчас, Китэгра был бы неприятно удивлён. Лишившись тела, он так сильно стал походить на демона…

Но времени на праздное любопытство не было. Он не умел долго обходиться без тела. У него всего несколько десятков секунд, прежде чем душа рассыплется на куски и будет жадно проглочена Потоком.

Туман легко прошёл сквозь камень, в долю секунды он проскочил тысячи километров и, незамеченный Живыми, вошёл в тело новорожденного малыша, над которым склонились безразличные врачи.

— Время смерти. — Сказал один из них, последний раз глянув на ребёнка. Что-то шевельнулось в его душе в тот момент, но почти сразу пропало. Он их уже столько видел — поневоле привыкнешь. Медсестра сейчас чиркнет в журнале пару цифр и ребёнка отвезут в морг, где Потапыч, который нынче обратно с похмелья, проведя вскрытие, напишет в заключении «сердечная недостаточность». Хорошо ещё если вскрытие правильно сделает. А то неделю назад отколол — горло располосовал и вырубился рядом с трупом, оставив скальпель воткнутым в живот мертвеца. Н-да уж, вот будь Потапыч патологоанатомом, из американского сериала «Скорая Помощь», его б в тюрьму посадили. Впрочем, будь они все в том сериале, да просто в реальных США — сидеть бы им всем врачебным составом больницы, до седых волос, да в темнице сырой. Там с этим строго, ну, хорошо, что они не там, а тут.

— Ой! — Вскрикнула медсестра, отпрыгнув от младенца.

— Что такое? — Врач глянул на мертвеца и чуть сам не помер.

Щуплый, недоношенный — он ещё только родился, секунды не прошло, а уже было понятно, что не жилец. Родись он где-нибудь в Москве в элитной клинике или в самой задрипанной государственной больнице Германии — другое дело, может, и вытащили бы, а тут…

Щуплости больше нет. Синюшность пропала. Ребёнок буквально на глазах становится светленьким, дышать вот начал, ножки-ручки стремительно толстеют, вот открылись глазки…

Врач икнул и свалился на пол без чувств.

Медсестра, уняв безумный стук сердца, подошла к младенцу, попутно не забыв послать врачу, презрительный взгляд, однако, спустя минуту, сама едва не свалилась рядом.

Ребёнок не плакал. Он смотрел ей в глаза. Настойчиво, пристально.

— С-с-сейчас. Я, я всё с-с-сделаю… — Пробормотала женщина, чувствуя, что вот-вот намочит штаны — ребёнок, в ответ на её слова, одобрительно кивнул…

Она добралась до дверей и громко сглотнув, пустилась наутёк.

А ребёнок улыбнулся чему-то своему и, раскинув крошечные ручки, с улыбкой закрыл глаза — он ещё мал, ему нужно много спать…

Спустя много лет. Москва. Где-то на окраине города. В частном владении, в главной комнате дома, известного СМИ под названием «Дворец Короля».

У широкого окна, через которое можно было увидеть громадный двор с красивым фонтаном, вымощенный мрамором, стоял древний старик. Коротко стриженные, белые волосы. Пижама висит на нём, как на вешалке. Он сух и высок. В нём ощущается какая-то странная мощь, он кажется могучим и несгибаемым, но стоит присмотреться и видно, как дрожат руки, коими он опирается на резной подоконник. Однако если присмотреться ещё лучше, приглядеться к складкам кожи и дряблой плоти рук, что виднеются из кое-как подвёрнутых рукавов пижамы, становится понятно, откуда взялось это ощущение силы старика. Когда-то давно, его тело обтягивали крепкие могучие мышцы. Он был настоящим гигантом и все кто его знал, не могли поверить, что этот человек посещает спортзал всего раз в неделю. Трудно было поверить, что человек, сложенный как лучшие из спортсменов, спорт не любил и к спортивным снарядам приходил вопреки своей воле. Но он считал, что так нужно для сохранности здоровья и приходил и занимался…

Взгляд ярких голубых глаз, устремлён во двор. Кустистые, белые брови нахмурены — он не звал их и не хотел видеть. Весь двор заполнен этими людьми. Между ними ходит прислуга с подносами, постоянно меняют блюда на длинном столе, установленном у фонтана. Там бегают дети, затаптывая и обрывая клумбы в саду. Сколько их там, людей этих? Старик покачал головой — слетелись стервятники, трудно поверить, что всё это стадо — его прямые потомки. Расплодились, понимаешь…

— Отец! — Слышит он обеспокоенный крик позади себя. Оборачивается и впервые за эти минуты, на морщинистом лице улыбка, а в ясных глазах, сверкает огонёк искренней радости.

— Ты зачем поднялся? — Кричит она, бегом пробегая через всю комнату и ловко подхватывая его под руку. Он позволяет ей отвести его в кровать и уложить. К сожалению, сделать это сам, он уже не в состоянии. Он бы и у окна столько стоять не стал бы, если б вдруг не понял, что стоит ему отпустить подоконник и шмякнется он на пол.

— Не вздумай так делать! — Резко говорит девушка, поправляя одеяло и садясь на край кровати. — Сейчас принесут лекарства и немного питательного раствора. — Она строго погрозила пальцем. — Съесть надо всё. Понял?

— Конечно. — Скрипит старческий голос. Он долго молчит, глядя на её красивое лицо — так на мать похожа, его последний потомок. Дочь от женщины, которой уже несколько лет, нет в живых. И единственный из его потомков, кто взялся ухаживать, наотрез отказавшись от любой доли в наследстве, единственный из его прямых потомков, кто ещё жив.

Он вдруг перестаёт улыбаться, по щеке скатывается слеза — перед глазами проходит вереница лиц. Первая жена, первые дети, первые внуки. Он всех похоронил, а дальше все лица сливаются. Он не помнит их отдельно, дети внуков и все последующие родственники, словно одно большое размытое лицо, без каких-либо отличительных признаков. Толи стал слишком стар, толи никогда их и не помнил, взгляд сам собой соскальзывает с лица дочери. Старик замирает, мрачно глядя прямо перед собой.