Юрий Харитонов - Смерть октановых богов [litres]

– Что? Что ты говорил?

– Что что-то не так с нашим отцом! Все наши, ну, кроме нас с тобой, лежат в койках в детской. А это кто?

– В смысле?

– В смысле, кто это орет?

Словно в подтверждение его слов, вновь раздался вопль боли.

– Не знаю, – неуверенно пробормотал Восемнадцатый. – Это явно не из наших.

– Во! Пойдем! – сказал Двадцать третий и потянул Восемнадцатого за собой.

– Куда?! – испуганно прошептал мальчик, упираясь.

– Куда-куда? Смотреть! Или мы так и будем в этом инкубаторе расти? Ничего не зная и ни о чем не желая знать? Взгляни на мир шире!

– Э-э-э… – неуверенно протянул Восемнадцатый, но Двадцать третий схватил его за шкирку и потянул, и брат, уже не сопротивляясь, послушно засеменил за ним.

Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп, шлеп-шлеп… туда, где сквозь стеклянную дверь в коридор лился самый яркий в подземелье свет. Мальчики шлепали по полу, прятались за ящики, когда неизвестный ребенок кричал снова и снова. Спустились на два уровня по крутой винтовой лестнице и вновь присели за металлическим постаментом, на котором возвышался толстый стеклянный цилиндр. Крик раздался вновь, в нем слышались боль, отчаяние и обида. Двадцать третьему и Восемнадцатому удалось разобрать отдельные слова.

– Па!.. Мне больно!.. Па! Сними меня отсюда, мне… Я боюсь! Па!..

– Что там делается? – испуганно прошептал Восемнадцатый, судорожно хватаясь за пижаму Двадцать третьего.

– Что? Не знаю! Посмотрим?

– Может, не надо? – Восемнадцатый сомневался. – Может…

– Может, хватит сцать? – зло шикнул Двадцать третий. – Как маленький! Пошли!

И они, словно гуси, на корточках засеменили к стеклянной двери, а после маленькими носами прижались к стеклу и уставились во все глаза на еще одного мальчика, подвешенного за запястья и лодыжки к странному и… страшному механизму. То был массивный постамент с кучей разноцветных кнопок, жесткий остов для поддержки любого человека, и ужасные на вид металлические лапы. Они двигались, и в каждой из них находились либо игла, либо острый нож, либо неизвестного назначения штыри. Сейчас часть этих штырей была воткнута в запястья, лодыжки и шею мальчика, а по прозрачным трубкам, подведенным к штырям, струилась светло-желтая жидкость. Мальчик изгибался всем телом и корчился от боли, а отец сидел за столом рядом и смотрел на монитор, который он называл «компьютером». По нему бежали колонки данных, много цифр и букв. Даже Двадцать третий в жизни не видел столько букв, хотя и хвастался, что читал книги.

– Он же младше нас! – ахнул Восемнадцатый, а Двадцать третий подтвердил.

– Ага! Теперь ты понимаешь, что не только мы – его дети? Этот вот тоже. Он очень похож на нас с тобой, только младше. Он появился позже нас.

– Но зачем ему еще сын, когда есть мы? – пораженно спросил Восемнадцатый. – Когда есть двадцать пять нас? А?..

В этот момент мальчик в лаборатории не вытерпел пытки иглами и вновь заорал. На его голом теле от перенапряжения вздулись вены и жилы, а кожа покраснела.

– Отец! За что? Отпусти! Мне больно! Мне очень больно!..

– Ничего-ничего, – отмахнулся Кизляк. – Потерпи немного, и у тебя все будет.

Мужчина довольно похлопал себя по коленке и запустил руки в длинные, серебристые волосы. Потом встал и принялся ходить взад-вперед с явно счастливым видом. Несколько раз останавливался, замирал и смотрел в потолок, шевеля губами, будто что-то подсчитывая, а потом, не в силах сдержать бурю эмоций, громко и возбужденно воскликнул:

– Вот оно! Вот оно! Это настоящее чудо! – и начал пританцовывать, словно крутил торжественный вальс с невидимым собеседником. – Охренеть! Нет, только подумать! Я сделал это! Ты…

– Мне больно, па… – стонал в это время совсем маленький мальчик. В отличие от двадцати пяти братьев, ему было не более четырех.

– Ты сделал это! Вернее, – продолжал восхвалять себя мужчина, – я сделал тебя! А ты и есть то самое чудо! В отличие от этих… – отец махнул рукой в сторону двери в коридор, видимо, имея в виду спящих в спальне мальчишек и не подозревая, что двое из них в это время наблюдают за происходящим. – В отличие от этих пустышек, ты – панацея от многих бед! Ты… ты – мое спасение!

– Но мне больно… – продолжал стонать мальчик, которого можно было считать Двадцать шестым. – Отпусти меня! Отпусти!

– Потерпи еще, малец. – Кизляк подошел вплотную к распятому на неизвестном и страшном агрегате ребенку и положил ему руку на плечо, будто и не замечая, что причиняет тому боль. Мальчик застонал. – Терпи-терпи! Ты здесь – самое ценное существо! Потерпишь чуть-чуть, и я освобожу тебя!

– Но мне больно! – не унимался Двадцать шестой. Он извивался и пытался соскользнуть с удерживающих металлических трубок, но не мог. – Я хочу сейчас!

– Только не сейчас! Только не сейчас! – отмахнулся Кизляк, отвернулся от мальчика и продолжал рассуждать вслух, не зная, что кроме несчастного подопытного ребенка его слышит кто-то еще. – Все эти неудачники за стеной… Все двадцать пять мальцов просто так прожирают свой хлеб! Подумать только! Я их кормлю, а они, по сути, бесполезны! И вот появился ты, и… ты оказался самым эффективным вложением в генетику! Просто невообразимо! Ведь только ты мне был нужен, ты! И никто другой! Твоя кровь уникальна! Она спасет мне жизнь в будущем! Она… да впрочем, только она мне и нужна, ведь на ее основе я сделаю сыворотку, которая поменяет и мою кровь… А вы… а тех двадцать пять мальчишек можно хоть сейчас… в расход!

Двадцать третий повернулся и многозначительно посмотрел на Восемнадцатого, тот ответил полным ужаса взглядом, вдруг осознав, что Кизляк – никакой им не отец.

– Хотя нет… Зачем в расход столь много качественного генетического материала? Не-е-е… я их покромсаю еще, загляну внутрь, вдруг чего еще полезного накопаю?..

– Надо бежать! – быстро прошептал Восемнадцатый и потянул Двадцать третьего за рукав.

– Куда?! – шикнул тот на брата. – Куда?! Ты хоть знаешь, как тут все устроено? Нас охранники его не выпустят! Ни тебя, ни меня, никого! Мы в бункере!

– Да надо же что-то сделать! – не унимался Восемнадцатый, дергая брата за одежду.

– Отвянь! – не выдержал тот и оттолкнул паникера. – Я без понятия, как быть! Ясно только, что лучше не показывать, что мы знаем…

– Кто там? – вдруг встрепенулся Кизляк. Ему послышался шум в коридоре, неясные тени метнулись с той стороны стеклянной двери. Там, во тьме, кто-то был. Старик нахмурился и сжал тонкие губы, но проверять не пошел. Он точно знал, что это кто-то из двадцати пяти мальцов, которые вместо сна обивают пороги запретных коридоров. Он лишь зло ухмыльнулся.

А малыши все последующие дни боялись, что отец придет и накажет. Но тот не наказывал. Зато стали по одному, по два пропадать братья. Тихо и незаметно. То из душа придет на одного меньше, то из столовой, а то и из игровой комнаты. Кизляк же делал вид, что ничего не происходит, лишь его охранники, казалось, стали смотреть на детей как-то строже и подталкивать грубее.