Михаил Михеев - Имперский корсар [litres]

Прыжок на этот раз получился тяжелым. Мало того что практически на пределе возможностей и корабля, и штурмана, так еще и гиперпространство взбрыкнуло, подкинув Смиту задачку аж на восемнадцать измерений. То ли причиной была какая-то местная аномалия, то ли возмущения, возникшие при синхронном броске сразу двух кораблей на ничтожном, по космическим меркам, расстоянии друг от друга, но пришлось ему тяжко. При таком количестве пляшущих, словно карась на сковороде, переменных практически невозможно было проложить стабильный курс, и коррекция требовалась каждые полчаса, и иногда и чаще. Смит, мрачный, как обожравшаяся крахмала лошадь [24] А кто не понял, может сам попробовать и посмотреть на результат. Незабываемые ощущения гарантированы. , намертво засел в своем кресле, чередуя кофе с химическими стимуляторами. Лекарства были в аптечке, просроченные, но по факту имеющие практически неограниченную годность. Кофе штурману носили все, по очереди, и даже княгиня не отлынивала от работы. В общем, полет проходил весело.

Но по большому счету, кроме мелкой эпизодической помощи и моральной поддержки штурману, заняться во время гиперпрыжка было нечем.

Такова специфика дальних перелетов: если корабль исправен, то особых нагрузок нет. Избыток свободного времени – главный бич экипажей. На крупных военных кораблях все решается просто: устав, четкий распорядок дня, план военной подготовки, спортзалы и замполит, которого никто не любит, но от которого, по факту, много пользы. Главное, чтобы от скуки народ не взбесился.

На малых кораблях, вроде тех же корветов, с досугом несколько сложнее. Никаких тебе спортзалов, места вообще мало. Зато и экипажи таких кораблей, как правило, офицерские. Совсем иной уровень образования и мотивации позволял неплохо справляться с проблемой. Но здесь и сейчас вместо тщательно подобранного, в том числе на психологическую совместимость, экипажа была сборная солянка, буквально сидевшая друг у друга на головах. Впрочем, не смертельно, можно и потерпеть, так единодушно решило общественное мнение. Оставалось лишь воплотить это решение в жизнь, чем каждый по мере сил и занимался.

Камнеедов в этот раз убил кучу времени, играя в шахматы. Что интересно, несмотря на обилие виртуальных игр, старые добрые шахматы, шашки и прочие домино отнюдь не канули в Лету. Наверное, есть что-то магическое в щелканьи увесистых, отполированных фигурок по материальной доске. А после того, как вывод на орбиту груза превратился из болезненного расчета каждого грамма полезной нагрузки с отсевом всего лишнего и непрофильного в нестоящую внимания банальность, они намертво прописались в кают-компании любого звездолета. Вот и устраивали люди порой целые турниры – занятие не хуже любого другого.

Конкретно в этот раз выбор пал на старинную индийскую игру, и командир «Викинга», уверенный, что в отсутствие штурмана сделает всех, был посрамлен по очереди вначале Изабеллой, потом княгиней ну и, на финал, Кими – девчонка, как выяснилось, неплохо играла, и не воспринявший ее всерьез Камнеедов пролетел со свистом. Это было обидно, и не спасал даже тот факт, что все вокруг искренне поверили: он поддался. Себе-то врать не стоит – переоценили вы, товарищ офицер, свои силы, зарвались – и получили по мозгам. Сам дурак, это и портит настроение.

В общем, пользуясь тем, что каюта сейчас свободна, он отправился к себе, вооружился планшетом и принялся оценивать новинки, скачанные на Карбункуле. Очень удобно, когда технологии позволяют с минимальными усилиями в совершенстве овладевать чужими языками. А овладев ими, книги читаешь в оригинале, да и фильмы смотришь тоже. Это позволяет оценивать нюансы, которые при переводе банально исчезают. Так что, разочаровавшись в собственных талантах, Камнеедов принялся совершенствоваться в языке, подогревая энтузиазм небольшими порциями коньяка.

Вообще-то в полете не положено, однако, во-первых, они формально не были военным кораблем (во всяком случае, с точки зрения закона, полагающего необходимым соблюсти для этого кучу условностей), а во-вторых, нарушать по мелочи правила – традиция, что важнее, порой любых писаных документов. Вот и засел он, лелея свое уязвленное самолюбие и против воли прислушиваясь к доносящимся из кают-компании через полуоткрытые двери негромким, но азартным репликам – там в жаркой схватке сошлись за шахматной доской княгиня и агентесса, и ни одна не хотела уступать.

Дверь с шелестом отошла в сторону, пропуская Кими, и вновь закрылась, на сей раз окончательно, наглухо отрезая их от остального звездолета. Девчонка, затянутая на этот раз в нечто вроде брючного костюма, но со штанинами такими широкими, что они запросто сошли бы за юбку (причем каждая), плюхнулась напротив Камнеедова, в рабочее кресло, и мурлыкнула:

– Нашего бравого капитана мучают комплексы? Наш капитан расстроен? Ему помочь?

Каким образом она переместилась Камнеедову на колени, тот даже не понял, уж больно стремительным и слитным было движение. Затем откуда-то из глубины души поднялась волна бешенства, мгновенно затопившая сознание. Камнеедов резко встал, стряхнув девчонку на пол, и чувствительно приложился макушкой об верхнюю полку. Обычно боль протрезвляет, но не в этот раз. Подхватив Кими за шиворот, он вздернул ее вверх, держа на вытянутой руке так, что ноги не касались пола, и прорычал ей в лицо:

– Ты что, дура, совсем охренела?

Он был страшен в этот миг. Не столько даже сам, сколько таким вот резким переходом от сдержанного, ироничного, спокойно-веселого, бодро-пошловатого, какого угодно, в общем, но всегда контролирующего свои эмоции человека в рычащее чудовище. Сейчас он орал так, как давно уже ни на кого не кричал, тряс девчонку как грушу, и на финал просто выволок ее из каюты. Пронес по коридору, не чувствуя веса, распахнул дверь в трюм, служивший недавно местом перелета для Мари с Клаусом, и швырнул ее внутрь. Закрыл, наглухо заблокировал и, шипя от злости, направился обратно.

Кают-компания встретила его тишиной и напряженными взглядами. Ни на кого не глядя, Камнеедов брякнулся в кресло, с усилием растер щеки, и так пылавшие, словно факелы, то ли от бешенства, то ли от стыда. Поднял глаза и неожиданно для себя самого чуть жалобно попросил:

– Люди, у меня проблема. Помогите, а?

Дальнейший разговор проходил уже в рубке – чтоб, значит, Смит тоже понимал, о чем речь. Зачем ему это? Да потому, что все равно начнет вопросы задавать. Тем более, давно уже подшучивает – замечает, видать, неадекватность ситуации. Говорить о которой было, к слову, противно. А потому, раз уж не отвертеться, то проще один раз для всех, чем для каждого в отдельности.