Евгений Кривенко - Роза севера

Словно электрический ток пробежал по телу. Варламов надавил педаль газа и почти тут же отпустил ручной тормоз. Погрузчик рванулся вперед. Стекло зазвенело, превращаясь в решето, но Варламов уже упал боком на соседнее сиденье. Во что-то ударились, с грохотом покатились бочки. Машина вылетела из ангара в яркий дневной свет. Варламов рывком вернулся в сидячее положение и, толкнув приоткрытую заранее дверь, вывалился наружу. По пути задел больной макушкой верх дверного проема и выругался. Еще падая, увидел неистовое мелькание между «рогов» погрузчика, ударился боком и перевернулся, гася силу удара. Сильный всплеск, и целый водопад обрушился сверху. Спасибо куртке, а то промок бы до нитки.

Кряхтя, он поднялся. Острая боль пронизывала локоть. Снова разболелись грудь и правая рука, а на лоб потекла струйка крови. Варламов вытер ее тыльной стороной ладони. Сколько еще будут над ним издеваться? Он захромал к краю пирса: вода выплескивалась на бетон, но погрузчика не было видно в поднятой мути. Подбежал Харада.

— Дрон может функционировать под водой? — спросил Варламов.

— Вряд ли. — Японец приметил, что Варламов держится за локоть, и попросил снять куртку. Разорвав рукав рубашки, помял локоть твердыми пальцами. Потом сильно дернул… Варламов чуть не взвыл.

— Был вывих, но перелома нет. Ничего, Сацуки поставит очередной компресс.

Вот такая военно-полевая медицина.

— Услужливая девушка, — сказал Варламов, кое-как накидывая куртку на плечи.

— А как же, она майко

Варламов удивился: — Так майко это не имя?

— Можно перевести, как стажерка. Идемте. — И зашагал через ангар, его темному одеянию, похоже, ничего не сделалось.

Словно мало было больных мест, Варламов стал еще и хромать, так что сотню метров до ближайшего дома и еще столько же до «своего» проковылял. На веранду вышла Сацуки, низко поклонилась Хараде и, глянув на Варламова, всплеснула руками.

— Снимайте одежду, всю-всю. Пока походите в юката .

В комнате Варламов разделся догола, спрятал изумруд под подушку и, накинув халат, передал мятую одежду Сацуки. Вскоре вошел Харада, сел на стул и стал оглядывать комнату. Все чисто, на подоконнике появился букетик цветов, а на стене картина. То же изображение, что в «хижине» ниндзя — темнокожее существо с поднятым над головой мечом и языками пламени на заднем плане.

— Кто это? — кивнул на картину Варламов.

— Светлый бог Фудо-мёо. Согласно учению Сингон, выполняет волю татагат, приводя грешников к спасению.

Варламов хмыкнул.

— На светлое божество не похож.

— Да, — согласился Харада. — Он свиреп, но порою только свирепостью можно заставить грешников вступить на путь спасения. Так что его жестокость — проявление милосердия Будды. Можете почитать о нем и ниндзя.

Он кивнул на тумбочку, куда кто-то положил электронный ридер.

— В Америке многие поклоняются Трехликому [13] Подробнее о культе Трехликого в романе «В землях заката» , — вспомнил Варламов. — Один из ликов это Темная воинственность. Похож на вашего Фудо-мёо.

— Возможно, это разные имена одного и того же существа. Изображение вешают в помещении тех, кто только вступил на Путь. Как напоминание — хочет он того или нет, но Путь придется пройти.

Варламов хотел сказать, что не собирается вступать ни на какой Путь, но дверь отворилась и вошла Сацуки с подносом. Две чашки саке, рисовые колобки. Девушка поклонилась и исчезла. Харада поднял чашку.

— За вас. Вы прошли второе испытание.

— А сколько еще будет? — поинтересовался Варламов.

— Самурай не думает о завтрашнем дне. Он живет здесь и теперь.

Варламов слегка улыбнулся, Харада щегольнул знанием немецкой философии. Но саке согрело изнутри — приятно после холодной ванны, и тело расслабилось.

— А много учеников погибает при таких испытаниях? — спросил он.

— Я уже говорил, получают в основном ранения. Приучаются терпеть боль. А вы до послезавтра можете отдыхать.

Харада встал, слегка поклонился и ушел.

И что они приготовили на послезавтра?

Снова вошла Сацуки, опять с медицинскими принадлежностями на подносе.

— Надо обработать ваши раны.

Она опустилась на колени, бережно ощупала больную голову и стала выстригать мокрые от крови волосы. Прикосновения были мягкими, от Сацуки исходил приятный аромат цветов, и Варламов прикрыл глаза, чтобы не пялиться на вырез ее кимоно.

Налепили очередной растворимый пластырь, и Варламов зашипел от боли. Потом Сацуки перебинтовала правую ладонь. Варламов осторожно подвигал пальцами.

— Заживает, — весело сказала Сацуки. — У вас сильное тело.

— Извините, что называл вас Майко, — пробормотал Варламов. — Я думал, что это имя.

— Ничего, — немного грустно сказала Сацуки. — А как это слово перевел господин Харада?

— Стажерка, — вспомнил Варламов.

Сацуки помолчала. — Скорее, служанка.

Она растерла жгучей мазью ушибленное колено, при этом волосы (надо же, успела соорудить прическу) приятно пощекотали подбородок Варламова. С поклоном девушка удалилась.

Варламов взял ридер. Выхода в сеть тот не имел, а может, ее тут не было. Загружено всего две книги: одна о ниндзя, а вторая — записки некоего капитана Головина о приключениях в японском плену, текст на русском и японском. Тонкий намек, что история повторяется?

Решил почитать про ниндзя. Вообще-то читал после встречи с Морихеи на Североамериканских территориях, но в тех книжках, похоже, было много небылиц. Здесь подробно рассказывалось о происхождении ниндзя, о расцвете их искусства в период феодальной раздробленности и войн. Шпионы, разведчики, наемные убийцы — ниндзя брались за все. Происходили из самураев, простых горожан, потомственных кланов: главными были талант и подготовка…

Варламов скоро устал от деяний дзёнинов, тюнинов и гэнинов, и перешел к приключениям Головина. Записки были изданы в 1818 году и рассказывали об исследованиях Курильских островов, после чего Головин попал в плен к японцам. Япония тогда была закрыта для иностранцев, и с Головиным и командой судна обошлись сурово. Впечатляло описание связывания:

«Нас поставили на колени и начали вязать веревками, в палец толщины, самым ужасным образом, а потом еще таким же образом связали тоненькими веревочками, гораздо мучительнее. Японцы в сем деле весьма искусны… Кругом груди и около шеи вздеты были петли, локти почти сходились, и кисти у рук связаны были вместе; от них шла длинная веревка, за конец которой держал человек, таким образом, что при малейшем покушении бежать, если бы он дернул веревку, то руки в локтях стали бы ломаться с ужасною болью, а петля около шеи совершенно бы ее затянула…после сего, обыскав наши карманы и вынув все, что в них только могли найти, начали они покойно курить табак. В таком ужасном и мучительном положении мы пробыли около часа, не понимая, что с нами будут делать. Когда они продевали веревки за матицы, то мы думали, что нас хотят тут же повесить; я во всю мою жизнь не презирал столько смерть, как в сем случае, и желал от чистого сердца, чтобы они поскорее свершили над нами убийство. Иногда входила нам в голову мысль, что они хотят повесить нас на морском берегу в виду наших соотечественников…».