Евгений Кривенко - Роза севера

На площадке стоял мини-вэн, а на капоте их машины был мелом написан иероглиф. У Сацуки потемнело лицо, она торопливо стерла надпись.

— Уедем подальше, — сказала она.

Поехали дальше в горы, дорога петляла среди зеленых зарослей.

— Бамбук, — сказала Сацуки. — Здесь можно встретить медведей. Но осенью они не опасны, объелись рыбой.

Мостик через речку, снова площадка, за багряной листвой блеск и шум водопада. Похоже, это он был виден с окраины заброшенного города.

Сацуки первая схватила сумку, пошли по тропинке. Водопад был высотой метров пятнадцать, белые струи разбивались о камни и вспенивали воду в заводи.

Сацуки возмущенно фыркнула, под водопадом стоял человек. Сквозь завесу воды просвечивало нагое мужское тело с воздетыми руками. Фигура не шевелилась, только струи воды прихотливо обтекали ее.

— Практикует технику ямабуси, — сказала Сацуки. — Пытается развить сверхспособности. Кое-кто потом погибает от воспаления мозга. Но куда же от них деться?..

Она хмуро потащила сумку обратно, а в машине долго сидела, положив ладони на руль. Потом поехали. Спустились к заброшенному городу, затем к поселку, покатили по улице. Сацуки указала на длинное здание, окрашенное в черный и красный цвета.

— Казарма учеников. Здесь живут те, кто овладевает водными искусствами.

Улица перешла в дорогу к сопкам, но поднялась только на невысокий перевал и спустилась к другой бухте. Здесь было суровее: скалы, будто порубленные топором, обрывались к морю, у берега вода была зеленой и вскипала на камнях, а дальше катились угрюмо-синие волны. Горизонт замыкали горы, выбеленные снегом и укрытые тяжелыми облаками. Там, где горы подходили к морю, над конусом вулкана клубилась черная туча, подсвеченная снизу красным.

Сацуки поглядела на нее и вздохнула.

— Думала, перекусим у горячих источников. Но тут явились эти…

Она использовала японское слово — в переводе на русский, скорее всего «козлы».

Пикник устроили в ложбине между скал. Судя по красно-коричневому цвету, вулканическая порода.

Сацуки расстелила пластиковую скатерть и стала выставлять закуски. Налила Варламову саке, выложила рисовые колобки и печеную рыбу. Движения японки были мягкими, волнообразными: она подавала чашечку с саке, колобки, и плавно возвращала руку, словно притягивая Варламова к себе. Поели в молчании. Потом Сацуки налила горячего чая из термоса. Убрав посуду, расстелила свой плед и легла.

В скалах посвистывал ветер, но в ложбинке было тихо и уютно. На волнах раскачивались какие-то птицы, ныряя и вновь показываясь. Глядя на них, Сацуки вдруг сказала:

— Чьи это стихи? — спросил Варламов.

— Мурасаки-сикибу, из дневника.

Когда-то читал Мурасаки-сикибу, только другую вещь, «Повесть о Гэндзи». А Сацуки, похоже, тоскливо. Оказалась в какой-то дыре, вдали от родных.

— У вас есть близкие? — спросил Варламов.

— Маленькая сестра, живет… у родственников, я давно ее не видела. А мама умерла.

Жалко девушку — наверное, пытается заработать денег, где только может. Вот и в эту дурацкую школу пошла служанкой… Изящная, словно фарфоровая рука Сацуки лежала на траве, и он почти неосознанно накрыл ее своей ладонью — кисть девушки оказалась теплой и хрупкой. Сацуки легонько вздохнула, повернула голову и улыбнулась Варламову, приспустив ресницы. Вдруг захотелось привлечь ее к себе, утешить… Сердце забилось чаще, а следом стало неловко.

Он резко сел: — Пора возвращаться.

Сацуки помолчала.

— Пора, — скучно сказала она.

Высадив Варламова у барака, уехала, а он от нечего делать снова взялся за ридер. На этот раз нашел описание ямабуси, горных монахов. Как и все буддистские монахи, занимались медитацией и выполняли сложные ритуалы. В отличие от других большое значение придавали развитию выносливости — тут и стояние под водопадом, и стодневные паломничества по горам. Помимо физической стойкости это развивало особые психические способности: видения и слушания на расстоянии, а то и обретения невидимости. Ямабуси осваивали воинские искусства, и порою происходили настоящие сражения между монахами разных монастырей. Похоже, ямабуси мало заботил буддистский запрет причинять вред живому: от ада их должен был защитить грозный Фудо-мёо…

Снаружи раздался автомобильный гудок, и Варламов вышел на улицу.

У барака стоял давешний джип, а рядом прохаживался Харада. Сацуки вышла, отнесла в дом сверток и снова забралась в машину. Положив руки на руль, смотрела перед собой.

— Пойдемте, — сказал Харада Варламову.

В комнате развернул сверток и достал какой-то альбом.

— Что это? — спросил Варламов.

— Каталог старинного оружия ниндзя. Вам нужно выбрать одно. Завтра будете сражаться против команды учеников.

По спине прошел озноб, а колени ослабели. Варламов сел на диван.

— Что за шутки?

Харада пожал плечами.

— Вы здесь не для того, чтобы приятно проводить время с Сацуки. Хотя… может быть, снова увидитесь с нею. Если уцелеете.

— Что значит «уцелею»? — Всё уже понял, но сопротивлялся этой догадке.

— Когда-то на Североамериканских Территориях вы сумели противостоять цзин, и это были не ученики, а профессионалы. Кое-кто хочет проверить ваши таланты вновь. Рука почти зажила. Вас отвезут к ниндзя-ясики, дадут оружие по выбору, а через полчаса на охоту выйдут ученики. Мы проводим такие тренировки время от времени. Отличие в том, что вас могут убить. У каждого из учеников будет какой-то вид оружия. Вам я рекомендую камаяри или копье-серп, им проще отбиваться. Вот его изображение, — Харада раскрыл альбом. — Тигирики требуют больше навыка, а меч ниндзя-то тем более…

В голове начала пульсировать боль.

— Думаете, я смогу противостоять вашей банде?

— Вряд ли, — развел руками Харада. — Но это не банда, они чтят кодекс самураев, и будут вступать в поединок по очереди, иначе у вас нет шансов. После серьезного ранения могут не добить, а доставить в госпиталь. Все зависит от руководства, я только исполнитель.

— И зачем все это? — тоскливо спросил Варламов. — Я имею в виду, какой смысл во всей вашей организации? Принудить мир к идеологии чжун? Были подобные попытки. То марксизм, то глобализм, теперь вы…

Харада пожал плечами:

— Вы путешествовали по России. Видели, что китайцы не притесняют русских, налицо взаимовыгодное сотрудничество. Чжун — это конфуцианская философия общего блага. Про общее благо забыли на Западе и в прежней России, вот и поплатились за это. На первое место закономерно выдвинулись те, кто помнит.

Варламов вздохнул: