Дарья Еремина - Живой проект [СИ]

— Что ты читаешь? — спросила Лариса Сергеевна.

Ее заинтересовало не название и не автор, а почему в его руках оказалась старая бумажная книга. Сказывалось влияние Петра и книга, наверняка, была взята из библиотеки его отца. Уже не в первый раз Лариса Сергеевна заставала сына в полутемной комнате с бумажной книгой и не в первый раз собралась напомнить, что Петр уже надел очки. Открыв было рот, она вспомнила ответ сына в прошлый раз: «Стоимость получаемого удовольствия выше, чем обойдется мне операция на глазах, мама… и Петьке тоже, когда мы будем работать вместе».

— Шекспир! — воскликнул он, будто вынырнув из воды. — Мама, это так здорово!

— Конечно, — без эмоций согласилась она.

— Великий поэт! Это просто гениально! Такой же гений, как отец, только поэт!

— Да нет, — мать махнула рукой. — Есть версия, что под псевдонимом Шекспира писало три человека. В чем же тут гений и величие?

Лариса Сергеевна не поняла взгляда сына, но он смутил ее. Предпочтя ретироваться, женщина покинула гостиную и не вспоминала об этом моменте много лет. Она вдруг поняла, что с тех пор ни разу не слышала от сына: «Мама, это так здорово!» и не видела, чтобы он еще когда-нибудь взял в руки художественную книгу.

Нахмурившись, Лариса Сергеевна обхватила себя за плечи. Вероятно, в обеденной зале было прохладно.

А ведь ему прочили славу и золото, — вдруг вспомнила женщина и сама себе подивилась. Если бы Михаил продолжил профессионально заниматься плаваньем, его ждали значительно более радужные перспективы, чем… Лариса Сергеевна резко отвернулась от окна. Она пыталась не думать о тонко сделанном намеке одного из друзей Крышаева. Ей сказали две цифры, и она не сразу поняла, что названы статьи уголовного кодекса. Что это обвинение будет незаконно, она понимала так же ясно, как и то, что семья ее никогда по закону и не жила. «Они собираются пришить моему сыну работорговлю и использование рабского труда?!» — спросила она позже у Крышаева требовательно и властно, на что он лишь улыбнулся: «Мы защитим его, Лара, но это будет непросто. Он слишком упрям, своеволен и несговорчив. Твое материнское влияние могло бы здорово помочь ему избежать неприятностей».

Они расписались три дня назад и Лариса Сергеевна не находила в себе смелости признаться в этом сыну. Может, начать с брачного договора, по которому после естественной смерти Николая его пакет акций LPI перейдет законной супруге? Или же ничего не говорить?

Это так гадко, так омерзительно! Михаил никогда не поймет и не простит ее!

Иногда Ларисе Сергеевне казалось, что сын не нуждается в подтверждении владения контрольным пакетом акций для того, чтобы гробить свою жизнь и здоровье в стенах офиса холдинга. Юрий Николаевич, будь земля ему пухом, лично руководил лишь потому, что сам участвовал в разработках и контролировал обучение. Его интеллект и опыт были уникальны. Михаил же сосредоточился на увеличении оборота уже существующих проектов, на маркетинге и продажах. Он ничего не понимал в генетике и не стремился понять. На Михаила работали друзья и соратники его отца, чего вполне хватало для дальнейшего развития. Возможно, это и правильно, но зачем ему руководить самостоятельно? Николай прав: он должен вернуться к управлению «Живым проектом», а впрочем, может подойти и… кто-то еще.

Лариса Сергеевна наблюдала, как черные машины сына въезжают на территорию. Он знает, что мать ждет его и знает, что следит за ним в окно. Но сначала он выкурит на улице сигарету.

Мать никогда не могла определить, зачем он это делает так… стоя на улице в двадцати метрах от окон обеденной залы. Чтобы не нервировать ее курением в доме или чтобы напомнить: несмотря на ее недовольство, он все равно будет делать то, что… «доставляет ему удовольствие, цена которого выше, чем стоимость операции по замене легких».

Поморщившись, она отвернулась от окна, но тут же вернула взгляд к сыну. Из головы не шел тот разговор по поводу Шекспира. Вроде такой незначительный, даже смешной эпизод, что же он так прицепился? Лариса Сергеевна смотрела на статную фигуру сына и вспоминала высокого худого юношу.

С первого дня в холдинге, приехав на Арктику-1 младшим лаборантом, Михаил подписывал букеты цветов, присылаемые по праздникам матери, «LPI». Он сделал это своим именем и проставлял его на всем, с чем соприкасался. Возможно ли, что Михаил опасался сомнений в том, что сделанное на работе — сделано им? Лариса Сергеевна нахмурилась. Эта догадка показалась ей глупой и неуместной. А потом в памяти всплыл разговор с тренером по плаванию перед отъездом Михаила в Америку.

— Миша, у тебя превосходные показатели. Ты возьмешь золото на первых же взрослых Олимпийских играх. Не хорони свое будущее!

— Я хочу брать золото другими мышцами, Дмитрий Сергеевич, — ответил Михаил, пальцами указывая на свой висок. — Как отец.

— Тогда зачем я тратил на тебя время?!

— Вы не тратили на меня время, Дмитрий Сергеевич. Вы выполняли свою работу и делали это хорошо.

Тренер чуть ли не выругался, но присутствие Ларисы Сергеевны остановило его.

— Лариса Сергеевна, повлияйте на сына! От вас зависит восхождение одной из будущих звезд страны по плаванию! Это же талант! Это гениальный талант, который мы не имеем права отпускать!

— Мне кажется, он не хочет чтобы кто-то знал о наличии у него талантов и уж тем более опасается того, что эти таланты сочтут гениальными… — с безнадежной грустью ответила женщина.

— Но почему?!

На этот отчаянный крик тренера мать и сын Королевы отреагировали продолжительным молчанием. Когда Михаил все же ответил, его голос был спокоен и тверд, а взгляд напомнил тот день, когда Лариса Сергеевна ретировалась из гостиной после короткого диалога о Шекспире.

— Потому что на смену быстро плавающим людям приходят люди, плавающее еще быстрее. И все они в равной степени талантливы и в свое время их показатели действительно кажутся по истине уникальными. Я не хочу быть одним из тех, кто быстро плавает, даже если в ближайшие пять-десять лет это будет приносить мне и стране золото. Я предпочитаю сделать тысячи людей, чья скорость будет приносить золото — другое золото — мне и стране, но которые будут принадлежать только мне, — Михаил помолчал, перебирая пальцами лямку спортивной сумки на плече. — И еще… я не очень-то верю в таланты и гений. Кто может быть уверен в том, что спустя триста лет мои спортивные достижения не сочтут коллективным творчеством трех неизвестных… пловцов.

Наступило молчание. Мать не была уверена, что так хорошо знакомый ей довод сына найдет отклик у тренера. Когда она обернулась к Михаилу, чтобы предложить попрощаться, он продолжил:

— Когда-то я хотел просто хорошо делать свое дело… как вы, Дмитрий Сергеевич. Стать олимпийским чемпионом или руководить компанией отца — не столь важно, чем именно заниматься, как четкое понимание ценности прикладываемых для достижения результата усилий и заслуженная гордость при наблюдении последующих успехов. Но что бы я ни делал и как бы хорошо я это ни делал — рано или поздно кто-нибудь может сказать: «Михаил Королев — это лишь псевдоним, а все что ему приписывают, на самом деле сделали три неизвестных чувака…». Я не хочу давать повода усомниться в том, что я — это я, и являюсь таким, какой я есть. Я не позволю появиться подозрению, что я — это псевдоним. Я сделаю самое солидное из имен, олицетворяющее триумф, власть и богатство… если хотите, то самое золото… — своим псевдонимом. Может, триста лет спустя люди и усомнятся в существовании Михаила Королева, но они не смогут усомниться в существовании символа, олицетворением и апогеем которого Михаил Королев являлся, а значит все же жил и действовал.