Эдгар Берроуз - Избранные произведения. I том

Раздался глухой удар, лодка врезалась в загадочный предмет, и лишь теперь Старик разглядел, что это лодка, заполненная воинами.

В тот же миг за кормой возникла ещё одна пирога.

Из темноты посыпались сердитые вопросы и приказы.

Старик узнал голос Боболо. В лодку беглецов спрыгнули воины, которые набросились на Старика с кулаками, сбили с ног и связали. Затем голос Боболо возвестил:

— Скорей! За нами погоня! Это утенго!

Воины заработали веслами. Старик почувствовал, как пирога рванулась вперёд, устремляясь к храму. Сердце Старика похолодело от ужаса. Ведь они были уже в преддверии свободы. Такому не суждено больше повториться. Теперь девушка обречена. О своей судьбе он не думал, опасаясь лишь за девушку. Он вгляделся в тьму, но девушку не увидел. Тогда он заговорил с ней, желая успокоить.

Им вдруг овладело новое, незнакомое чувство. Начисто позабыв про себя, он тревожился только о её спокойствии и безопасности.

Он вторично окликнул её, но ответа не получил.

— Заткнись! — гаркнул воин, расположившийся рядом.

— Девушка где? — спросил белый.

— Заткнись! — повторил воин. — Нет здесь никакой девушки.

И он не солгал. Когда пирога Боболо поравнялась с лодкой беглецов, вождь оказался в непосредственной близости от девушки, и от него не укрылись её светлые волосы и белая кожа.

Воспользовавшись благоприятным моментом, Боболо перегнулся и втащил девушку к себе в лодку, после чего поднял ложную тревогу, чтобы посеять панику в остальных лодках.

В пироге Боболо находились только его собственные воины, их деревня стояла чуть ниже на левом берегу.

Послышалась приглушенная команда, и пирога, подгоняемая дружными усилиями гребцов, устремилась вниз по течению.

На долю и без того настрадавшейся девушки выпало испытать крушение столь близкой надежды на свободу и вдобавок ко всему лишиться единственного человека, у которого она могла найти поддержку.

Для связанного и беспомощного Старика обратный путь в храм сопровождался острейшими душевными муками. Собственная участь его не волновала, он знал, что его убьют. Оставалось лишь надеяться, что конец придёт быстро, однако обычаи людоедов, уже знакомые ему, предрекали смерть медленную, лютую.

Когда Старика приволокли в храм, он увидел валявшихся на полу пьяных жрецов и жриц. На шум проснулся Имигег. Верховный жрец протер глаза и с трудом встал с пола.

— Что случилось? — спросил он. Тут в зал вошёл Гато-Мгунгу, прибывший следом за лодкой Старика.

— Много всего случилось, — зло выпалил он. — Пока вы тут валялись в беспамятстве, белый дал деру. Утенго перебили моих воинов, спалили мою деревню. Куда подевалась твоя магическая сила, Имигег? От неё никакого проку.

В слезящихся глазах верховного жреца отразилось удивление.

— Где белая жрица? — встрепенулся он. — Тоже бежала?

— Я видел только белого мужчину, — ответил Гато-Мгунгу.

— Белая жрица где-то здесь, — сообщил кто-то из воинов. — Боболо забрал её к себе в лодку.

— Тогда она скоро появится, — произнёс Гато-Мгунгу. — Пирога Боболо шла сразу за моей.

— Больше ей сбежать не удастся, — сказал Имигег. — И белому тоже. Свяжите его покрепче и бросьте в темницу.

— Вели его убить! — воскликнул Гато-Мгунгу. — Тогда он точно не убежит.

— Успеется, — ответил Имигег.

Имигега задели слова и непочтительный тон Гато-Мгунгу, и ему хотелось лишний раз продемонстрировать свою власть.

— Убей его и немедленно, — не отступал вождь, — иначе он снова сбежит. А если это случится, сюда заявятся белые с солдатами, тебя убьют, а храм спалят.

— Верховный жрец я! — высокомерно ответил Имигег. — Мне может приказать только бог Леопард. С ним я и посоветуюсь. Как скажет, так и будет.

Жрец повернулся к спящему леопарду и ткнул его концом посоха. Гигантская кошка вскочила, злобно оскалив клыки.

— Белый бежал, — поведал Имигег леопарду. — Его поймали. Следует ли нам убить его сразу?

— Нет, — ответил хищник. — Свяжите его и бросьте в надежное место. Я пока не голоден.

— А Гато-Мгунгу требует, чтобы белого убили немедля, — продолжал Имигег.

— Скажи Гато-Мгунгу, что я выражаю свою волю только через Имигега, верховного жреца, а не устами Гато-Мгунгу. Он затаил в душе недоброе. Поэтому я распорядился так, что все его воины перебиты, а деревня сожжена. Если он вновь замыслит зло, то его самого растерзают, чтобы дети бога Леопарда могли насытиться. Я все сказал!

— Бог Леопард выразил свою волю, — подытожил Имигег.

Гато-Мгунгу затрясся от охватившего его ужаса.

— Ну так я уведу пленника и присмотрю, чтобы его связали как следует? — спросил он.

— Да, — ответил Имигег. — Забери и проверь, чтобы его связали так, чтобы он не смог убежать.

— Тарзан! — пронзительно вопил на дереве у края поляны дух Ниамвеги. — Тарзан из племени обезьян! Где же ты? Нкиме страшно.

Лежавший на земле белый гигант открыл глаза и огляделся. На лице его появилось недоумённое выражение. Вдруг он вскочил на ноги.

— Нкима! — закричал он на языке великих обезьян. — Нкима, где ты? Тарзан здесь!

Обезьянка кубарем скатилась на землю и стремглав помчалась через поле маниоки.

С радостным визгом вскочила на плечо хозяина, обхватила лапками его смуглую шею, прильнула к щеке и замерла, всхлипывая от счастья.

— Вот видите, — обратился к воинам Орандо, — мушимо жив!

Белый повернулся к Орандо.

— Я не мушимо, — объявил он. — Я Тарзан из племени обезьян. А это, — и Тарзан коснулся зверька, — не дух Ниамвеги, а Нкима. Я все вспомнил. С тех пор, как мне на голову рухнуло дерево, у меня начисто отшибло память, но теперь я знаю, кто я.

Среди туземцев не было ни одного, кому не доводилось бы слышать о Тарзане из племени обезьян. Он являлся легендарной личностью, и слава о нём достигла даже этой отдалённой местности. Для воинов он был сродни духам и демонам, которых никто никогда не видел, и потому они не смели и надеяться увидеть его воочию. Возможно, Орандо постигло некоторое разочарование, но в общем все испытали облегчение, когда поняли, что перед ними человек из плоти и крови, которым движут те же порывы, что и ими, и который подчиняется тем же законам природы, что и они. До сих пор им было как-то не по себе оттого, что нельзя было предугадать, какое неожиданное обличье надумает принять дух предка Орандо. Кроме того, они не были уверены в том, что ему не захочется вдруг из доброй силы обернуться злой. Итак, его приняли в новой ипостаси, но с той лишь разницей, что если прежде он являлся мушимо Орандо и выполнял приказания последнего, как послушный слуга, то теперь он сам воспринимался воплощением силы и власти. Эта перемена произошла так незаметно, что не бросалась в глаза, а произошла она, судя по всему, благодаря психологическому воздействию воскреснувшего сознания белого на умы его чернокожих спутников.