Ольга Ворон - Сезон охоты на единорогов

Дарья была чудом в моей жизни. Ярким, словно комета. Пролетела, обожгла! И разбилась, изувечив мой мир. Две пули потребовалось людям тура Сергея, чтобы остановить её сердце. Две — дочери — в грудь и голову. И два десятка — ведомому, Сашке. Если бы я тогда не оставил их одних на те дурные пару дней — возможно, я тоже лежал бы рядом. Или нет. Как судьба бы легла. Но тогда, собрав под одной крышей людей, ради которых в моей жизни было всё, я был живым. Был человеком. И это не забыть. Вот так, исподволь, но это время вылезает из меня по крупице, по жесту, по чувству. В том, как легко и свободно движутся руки, прилаживая новую штакетину к забору, например.

Взгляд в спину ожог.

Я резко, как сидел на корточках перед забором, так и развернулся, не вставая. И молоток увереннее перехватил в ладони. И гвозди меж пальцами зажал, как нужно — дай замах и полетят в цель. А после и до «карманчика» доберусь, а у меня там есть что в заначке для души.

— Ой!

Загремели жестяные ведра, падая из рук. Покатились под горку мне под ноги.

Фея, испуганно подняв плечи, замерла на тропе меж домов. Видимо, шла за водой к ближайшей колонке, да вот тропка мимо меня и пролегла. А увидеть страшного, готового к обороне дома, тарха — то ещё зрелище для девичьего сердечка. Тем более, что сегодня уже виделись, да не в лучшее время.

Я опустил руки, бросая в траву оружие, и медленно поднялся. Не дай то Небо — убежит, сорвётся, не найдёшь потом.

Но девушка стояла, словно окаменевшая. Только взгляд испуганно метался.

Подойти? Так ещё больший страх вызову.

Я растянул губы в подобие улыбки и ткнул пальцем за спину, на дырку в оградке палисадничка, которую только что латал:

— А я тут забор… того…

И она сразу выдохнула, плечи опустились и, смущаясь своего страха, фея нервно рассмеялась.

— Ой, а я то, глупая, подумала нежить какая страшная… — и тут же снова от страха распахнула глаза, прикрывая ладошкой рот: — Ой! Не обижайтесь! Я не со зла! Просто дом давно нежилой стоит. Про него столько говорят страшного… Я не хотела вас обидеть!

Я усмехнулся. «Нежитью» уж меня точно не обидеть. Где-то даже родня. Но вслух сказал совсем другое:

— Знамо-дело! Чужой страшный мужик у пустого дома — плохая примета. Нежить — не нежить, но может кто и дурной быть — тут осторожность лишней не будет. Так что всё верно, барышня.

— Какая же я барышня? — смущённо засмеялась она. — Тоже скажите! Барышни-то за прилавком не работают, барышни по ресторанам сидят до на иномарках разъезжают! А я по простому — Вера я!

Фея смущённо зарделась, прижимая ладошки к груди. Туда, где под тонкой блузкой просматривался крестик. И тут же спохватилась:

— А вёдра-то, вёдра!

Я подхватил оба и неторопливо пошёл навстречу. Теперь уже можно.

Подошёл — шаг остался. И почувствовал её запах.

Каждый человек пахнет особо. Встречались такие в моей судьбе, что вдохнёшь — кровь на снегу. Были — молоко с мёдом. Герань и вино. Свежестираный холст и утреннее море. Да многие! Чуда, вот, пахнет одуванчиками и свежеструганным деревом. Женька — пеплом и полынью. А она… она пахла яблоками. И ещё чем-то неуловимым.

— А я Борислав. Проводить? Чтобы не было страшных нежитей?

Она снова смущённо закрылась ладошкой, но я видел — глаза смеялись.

Вёдра я отдавать, конечно, не стал. Если рядом есть мужчина — зачем девке таскать тяжести? Так вместе за водой и пошли. Шли молча, но аромат спелых яблок мягко обволакивал меня, говоря громче самого громкого крика — только не прикасаться! Не прикасаться! Иначе судьба ещё не раз посмеётся над тобой, тарх. Старый, одинокий тарх…

Стылая вода из колонки гремела о жестяные вёдра, летели в стороны брызги, а мне всё казалось, что Фея странно смотрит. Нет, понятно, что только что напугал, да и первая встреча, наверняка, ещё не отболела, но всё равно — странно.

Я поднял вёдра и бодро кивнул:

— Ну? Куда идём?

Она спохватилась:

— Да вот мой дом!

Мы двинулись рядом. И снова аромат яблок окутал меня с ног до головы. И, чтобы не пойти на поводу рождённого им чувства притяжения, я спросил первое, что на ум взбрело:

— И много тут нежитей?

И тут же прикусил язык. Люди и тэра совсем разное вкладывают в это слово. Но вместо того, чтобы рассмеяться на глупость, Вера нахмурилась и пожала плечами:

— Ну, вот, дед Стобед есть. Нежитью кличут, да. Потому что «сто лет в обед», а он ещё крепкий и бегает на своих двоих, и даже палку тяжеленую с собой таскает. А ещё потому, что явился неизвестно откуда, занял брошенный дом, и живёт в нём. Да как живёт! Как к нему кто не пойдёт — его дома-то и нет. Но по вечерам окошки светятся, видно, что сидит и читает книжки. А больше нежитей и нет.

— Эх, — притворно вздохнул я. — Вот думал, хоть тут нежитей, вроде меня, будет побольше. А у вас, как везде, — образование, электричество и интернет.

Она пугливо покосилась на меня и тут же рассмеялась. И мне тоже настало время, наконец, усмехнуться. Затем и дошли до дома.

— Ой, я вас не пущу, — забеспокоилась Фея. — У меня там псин страшный, чужих не любит.

Что чужих он ненавидит люто, это я итак слышал. Из-под забора глухо ворчала мощная глотка, явно намекая на мою незавидную участь, если перешагну черту — и вполне заметную — двора, и невидимую — меж мной и девушкой. Не рычи, лохматый. Не меня надо опасаться.

Я поставил вёдра возле двери и кивнул:

— Ну раз так — принимай водичку, хозяйка. А я пойду — забор подновить надо! Доброго денёчка.

И неторопливо, не делая резких движений, и слушая глухое взрыкивание за спиной, пошёл обратно к дому. Там действительно ещё оставалось много работы. И Чуда. И Жанька. Злой и острый, как только что правленая бритва. Мне бы эти отношения построить. А Фея… Будет в её жизни прекрасный принц, наверняка, будет.

Когда уже приладил штакетину на её законное место и вогнал последний гвоздь, Чуда выскочил из дома и запрыгал на крыльце, призывно замахав руками:

— Кушать! Кушать!

Вот это вовремя! И я не заставил себя ждать, двинувшись к дому.

И увидел, как сползает счастливая улыбка с лица Чуды.

Далеко! Если противник вооружён — сбить пацана с ног и закрыть собой не успею. Женьки рядом нет — значит, не чует. Остаётся только одно — самому атаковать…

Резко присел, развернулся.

Пустая улица. Три курицы у дальнего домика. Кошка на заборе. Старая собака соседей возле колонки пьёт воду из бетонной чаши поддона.

Ещё секунду томительно ждал и всматривался, выискивая неладное. Но всё было тихо. Ощущения присутствия тоже не беспокоило. Обернулся. Чуда всё так же стоял на крыльце. Только словно подменили — веселье сменилось угрюмостью, плечи поднялись, как от удара, кулачки сжались. Я споро подскочил к нему и, прихватив за плечи, прикрывая собой, увёл в дом. В сенях остановился, присел на корточки и развернул к себе мальца: