Ольга Ворон - Сезон охоты на единорогов

Обиженный Юрка захлопал глазищами, словно вот-вот расплачется.

— Нет! — заныл он, — Я так не играю! Это же нечестно! Ну, Борисла-а-ав…

— Но это всё, что я знаю.

— Не всё! Не всё! А тархи? А Храм? А вообще? — затянул он.

И по его обиженной сопящей мордочке становилось ясно сразу, что либо я сдамся, либо на мою голову падут все громы и молнии. И если от простого пацана это, скорее, забавно, то от мелкого настырного веда может быть даже смертельно. При том, что его вины в этом и не будет. Пришлось сдаться.

— Ладно-ладно. Что тебе про тархов рассказать?

Юрка рассеянно почесал нос ладошкой, хитро оглядел потолок, потом постучал пальцем по губе, делая вид, что задумался. Только исчерпав запас актёрских ужимок, он устроился на подушке удобнее и сообщил:

— Расскажи про двоицу!

Я опешил, а за спиной даже задержалось и сбилось с ритма привычное «вжик-вжик» наждачкой по дереву.

— А тебе-то зачем это? — не нашёлся, что ответить я.

Юрка насупился и важно скрестил руки на груди:

— Я — вед или не вед?

Оставалось только пожать плечами. И попробовать вразумить дитя, аккуратно подбирая слова.

— Вед, конечно. Но двоица… это как бы и не для ведов. Это внутреннее, тархово…

Юрка посмотрел на меня, как на идиота.

— Веды тархов водят? Водят! Значит, и мне водить надо. А у меня знаний нет!

Внезапное понимание — для чего ему эти знания — аж пронзило ознобом от крестца до затылка.

Сзади лязгнул металл.

— Так! Довольно!

Женька поднялся напружинено, словно взведённый. Его яркие эмоции резко ворвались в чувство Присутствия — словно огнём от него полыхнуло. А Евгений, подступив, неопределённо дёрнул «тулкой» где-то сбоку. Куда, зачем, почему — понять я не успел. А вот отреагировать — успел.

Махнул рукой, убирая смазанную тень оружия. И тут же оказался на ногах, лицом к потенциальному противнику. Второе движение выстрелило в его сторону уже настоящей угрозой.

Женька и в непосредственном столкновении оказался хорош!

Нырнул в сторону, пришёлся прикладом мне в плечо и тут же разорвал дистанцию. Замер в трёх шагах — сразу и не сблизишься — в положении наизготовку, с ружьём, крепко сжатым в руках и готовым к рукопашной.

— Жаня! Борислав!

Юрка рывком вскочил на колени и, вытянувшись струной, распластал руки в стороны, словно в состоянии вот так легко, одним жестом, развести по углам двух сорвавшихся с цепи тархов! С другой стороны — может и в силах. Если вот мы, два дурака, стоим и молчим, пугаясь неосторожных движений — своих и противника. Стоим, замерев, а Юрка, дрожа всем телом от напряжения, крутит головой с одного на другого, боясь любого действия.

— Жаня… Пожалуйста, не надо. Выйди, пожалуйста.

Но Женька стоит, не отзываясь, не шевелясь, понимая, что любое движение сейчас может быть оценено двояко. Скулы его заострились, бледность залила лицо, и тёмный взгляд исподлобья оставался настороженным.

— Борислав, — запинаясь, позвал Чуда. — Пожалуйста. Доскажи мне сказку…

Я не шевелился, не отводя взгляда от Женьки. И тот тоже уже тяготился произошедшей нелепостью и теперь, глядя исподлобья, ждал моих действий. Будь мы в Храме, каждый из нас был бы формально прав в обороне своей зоны. Только здесь — не храм. Не братство, не законы внутренних уложений школ. Зато тут есть мелкое Чудо, которое настойчиво тянет за рукав обратно к постели и умоляюще смотрит в спину.

— Ну, пожалуйста…

Женька отвёл взгляд первым. И медленно опустил «тулку».

Я не стал задерживаться, чтобы не вызывать в нём сожалений, и сделал шаг назад, к постели.

Женька слаженно шагнул в сторону, отдаляясь.

Я — ещё шаг назад. И упёрся в кровать. И тут же Юрка бросился мне на шею, со всей силой обхватывая тонкими ручонками и связывая объятием плечи. Конечно, случись что, — его несложно будет стряхнуть обратно на постель и ввязаться в бой. Только внутри крепла уверенность — бой не случится. Потому только подхватил его дрожащие ладошки на груди — чтобы не сорвался от бессилия неумелый замок, чтобы не упал рыжий Чуда.

Женька болезненно сморщился, словно жилу порвал, и, отвернувшись, прошёл мимо нас на кухню. Загрохотал там отодвигаемой посудой, пристраивая «тулку» на столе.

— Уф, — выдохнул мне в ухо Чуда. — Всё…

— Всё, — пробурчал я, снимая с себя мелкого. — А если бы некоторые рыжие бесята не наглели, то «всё» случалось бы быстрее и проще.

Юрка виновато засопел и сжался, словно ёжик от навязчивого поглаживания. Так я его и уложил обратно на постель, свёрнутым в калачик и сопящим от обиды. То ли на себя, то ли на нас. Укрыл одеялом и хотел, было, уйти. Но Чуда вцепился мне в рукав — не оторвёшь!

— Борис, — он смотрел на удивление серьёзно. — Не ходи…

Я молча сел на край постели. Мальчонка прав. Всем надо остыть, разобраться в себе, в том, почему так глупо всё складывается. Я обернулся на Женьку. Тот сидел за столом, спиной к нам, и методично шкурил приклад. Равномерно и бесстрастно. Вот ведь, нескладушка какая. Вот ни с кем никогда не ссорился так по пустякам! Что дома, в своём Храме, что на границе, где приходилось в дозоре жить, а всегда с тархами сходился легко и просто. Пары-тройки фраз хватало, чтобы идентифицировать «своего» и выяснить старшинство, чтобы доверить спину или самому встать за сильное плечо. А тут — как сглазили!

— Ты неправильно думаешь, — покачал головой Юрка. — По-дурацки.

Смотрел он серьёзно и печально, словно ещё минуту назад не озорничал, обезьяньими ужимками забавляясь над нами.

— А как нужно думать? — холодно поинтересовался я. — Великий вед подскажет глупому тарху?

Чуда вздохнул и схватился за мою руку:

— Я не великий, — скривился он. — А ты не глупый. Просто ничего не понял ещё!

Ну, хоть это хорошо! Обрадовал…

— И что я должен, по-твоему, понять?

— Ну что ты, как маленький! — поморщился Чуда и в сердцах оттолкнул меня. — Ты же тарх, а не я!

На кухне жёстко чиркнул по полу отодвигаемый стул. Я обернулся на звук.

Женька резко встал и, подхватив с вешалки куртку, вышел, хлопнув дверью. Полуразобранная «тулка» сиротливо замерла на столе.

— Ну, вот, — огорчился Чуда. — Он понял…

Вот, ведь, незадача. А я-то ещё нет! Что-то такое особенное не понял, о чём все уже вокруг догадались. Юрка посмотрел на меня подозрительно, как на кретина, но тут же вздохнул, словно трудолюбивый ученик над сложной задачей:

— Расскажи мне о двоице, — потребовал он и заёрзал на подушке, устраивая себе уютную лежанку.

Я почесал щетину и пожал плечами. В конце концов, какая разница — сейчас я ему расскажу или через некоторое время он узнает от других? Ведь с иными Подобными жизнь всё равно его столкнёт, сколько бы сейчас мы не бегали и не оберегали его. Да и нет никакого секрета в этом. Просто ведам обычно нет дела до того, как тархи работают. А вот этому мелкому почему-то хочется знать.