Ольга Ворон - Сезон охоты на единорогов

Женька, чтобы не показать своей слабости, ещё чуть выждал, демонстрируя равнодушие к разговору, но спрашивать его дальше я уже опасался. Выждав до положенного, что бы не казаться невежливым, он поднялся и ушёл. Да и я тоже не стал рассиживаться. Работы ещё хватало. И неизвестно, сколько времени в покое и уюте у нас тут будет. Вот так, легко приняв на себя заботы этого дома, я понял, что хочу остаться рядом с этим мальчишкой и его опекуном. Пусть вторым стражем — не так это уже и важно, не в моём возрасте играть, да и выгорела гордыня дотла за годы скитаний и одиночества. Мне бы дом, мне бы мир, мне бы жить ради чего-то светлого. Остальное — как приложится.

После ужина я, чтобы не мешаться в доме, вышел на крыльцо.

Солнце ещё только коснулось горизонта, и мир вокруг пятнали золотые и розовые светотени, играющие в догонялки друг с другом на травах и домах, земле и деревьях. В ощущении границы между днём и ночью есть удивительная черта — желание остановиться. Чтобы замерло всё вокруг — и движение, и мысли — и оставалась в этой тишине и спокойствии только одна дорога — обнять вселенную всей душой. Да только, сколько не живу, а мечта не сбывается. Всё так же затихает ветер, приглушаются звуки и тормозится дыхание, но только не удаётся остановиться внутренне, замереть и не думать о постороннем. Например, о том, что за спиной уже шебуршится неугомонное Чудо, которому снова необходим его «тамплиер».

— Борисла-а-ав, — тихо позвал он от двери.

— Чего тебе? — ответил я, не отвлекаясь от созерцания заката.

— Уф, — выдохнул Чуда и выкатился на крыльцо полностью. — Я уж подумал, что ты в нирвану из сансары выпал.

Я усмехнулся. Чуда — и есть чуда! А вслух проворчал:

— Откуда только слова такие взял…

Чуда смешно сморщил нос и потёр его ладошкой, словно щёткой почистил, и пожал худющими плечами:

— Нахватался, — покаянно вздохнул он.

И встав рядом, начал заинтересованно смотреть в ту же сторону, что и я. Его маленькое тонкое плечико коснулось моей руки. Тёплое, мягкое, хрупкое. И меня неудержимо потянуло улыбаться. От этого ощущения детского тельца рядом. Беззащитного и яркого, словно новогодняя игрушка.

— Чего там? — приподнявшись на цыпочки, шёпотом спросил он.

— Ничего.

«Ничего» — это очень много. Это просто закат. Просто шорох листьев. Облака томными мазками над горизонтом. Где-то уже проклюнувшиеся звёзды. Где-то пробегающее время… «Ничего» — это когда нет войны. Нет врагов. Нет погони. Нет боли и нет памяти этой боли. Ничего — это очень много. Но как можно объяснить это пацанёнку девяти годков от роду?

Юрка молча сунул мне в ладонь свои пальцы. Такие маленькие и тонкие, мягкие и уютные. Тёплые. Я сжал ладонь, мягко прикрывая их от страшного взрослого «ничего». Рано ему ещё.

Мы стояли молча и смотрели на закат.

Я был уверен, что Чуда не выдержит испытания тишиной, что что-нибудь, но отчебучит, как все дети, непоседливо воспринимая мир. Но Юрка стоял притихший.

Солнышко закатывалось, стал пробегать лёгкий ветерок, и мальчишка, не расцепляя ладоней, юркнул мне под руку, прячась от прохлады. И меня с головы до ног окатило чувство «Дома». До комка в горле. До желания схватить это маленькое сокровище, распахнуть ему навстречу свою грудную клетку и посадить его туда, уже никогда не выпуская наружу… Внутрь — под защиту крепкости костей, рядом с трепыхающимся сердцем.

Юрка поднял на меня испуганное лицо.

— Это не я, — прошептал он.

Мне осталось только криво усмехнуться в ответ:

— Это я сам.

Никакой магии, оказывается, не нужно, чтобы вот так растопить моё сердце. А просто судьбе снова позвать, поманить меня в мир, где есть дом, семья, покой.

— Это «Ничего», — серьёзно отозвался Чудо. — Ты просто от него отвык…

Сглотнул комок в горле. Мальчишка прижимался, пригреваясь возле меня, и смотрел на закат. И на расцвеченной веснушками мордашке лежало розовое светлое пятно от заходящего солнца.

— Холодает, — поёжился я. — Пошли в дом, что ли.

Женька ждал в комнате. Он уже разложил бельё на постели Юрки и теперь сидел в углу комнаты на своём походном спальном месте и задумчиво рассматривал старое ружьё. Двуствольная «тулка» едва ль послевоенного времени, запылившаяся и заброшенная, в его руках смотрелась гармонично. Сразу видно, что он не только с пистолетами горазд. Только вот откуда он её взял? Не из «кармана» же! Значит, обшарил все сараи и чердак, раз выискал эту красавицу.

Юрка, увидев изменения в доме, приуныл:

— Уже спать?! Не хочу! Ну, не буду я!

Женька не отреагировал. Как сидел на разложенном спальнике, скрестив ноги по-турецки, так и продолжил сидеть. Только теперь бросил перед собой на пол серую тряпицу и, переломив ружье, занялся разбором. Он отстёгивал детали и аккуратно, почти беззвучно, укладывал их в ровный рядок, не поднимая глаз и не реагируя на бурную сцену. А Юрка расходился серьёзно.

— Ну, не хочу! Ну, не буду! Ну, это нечестно!

Он даже попрыгал на месте, потрясая кулаками и завывая на манер сирены пожарной машины.

Я от греха подальше отодвинулся и, привалившись к стене, стал наблюдать за развитием событий со стороны. В конце концов, они вместе уже год, а я тут так, гость, мимо проходящий путник.

Юрка стоял, дёргаясь и обиженно пыхтя, как паровоз. А Женька продолжал заниматься своим делам так, словно оставался один в комнате. Подойдя к нему поближе и попрыгав прямо перед носом стража, Чуда поникнул и опустил плечи, начал шмыгать носом:

— Ну, Жааань, — затянул он словно нищий на паперти. — Ну, ещё чааасиик… Ну, чуть-чуть…

И снова от стража не последовало никаких эмоций.

То ли детская игра, то ли привычный вечерний спектакль для двоих актёров, но зрелище увлекало и интриговало. И первая скрипка, конечно, принадлежала рыжему Чуду, чей театральный талант был на высоте.

Юрка подошёл к Женьке с одной стороны, постоял молча, сердито раздувая щёки. Потом с другой так же. Но тот даже не поднял головы. Чуда вздохнул и, подсев к стражу, спросил совершенно спокойно:

— А можно мне Тамплиер сказку расскажет?

Женя, не отвлекаясь от дела, кинул на меня задумчивый взгляд и снова углубился в оружие. Юрка, притихнув, как подмёрзший воробьёнок на жёрдочке, ждал. И Женька, потянув время, всё-таки разрешил:

— Можно. Только уже в постели! — и со щелчком поставил стволы на место.

— Ура!

И Юрка, счастливо вскрикнув, бросился ему на шею. Женька успел и ружьё отвести в сторону и подхватить под поясницу падающего мальчонку, когда, не рассчитав, тот завалился на него.

— Спасибо, спасибо, спасибо! — зачастил Юрка, быстро мазнул губами по щеке Женьки и сорвался с места.

Пробегая мимо меня, запрыгал от счастья на одной ноге и закричал: