Ольга Ворон - Сезон охоты на единорогов

Очень близко с лицом колыхнулся под тяжёлым кузнечиком стебелёк. Насекомое, почувствовав непрочность окружающего мира, спрыгнуло, и тут же стебелёк маятником качнулся назад… Я приоткрыл рот и позволил себе схватить и прикусить травинку. Надо ждать.

Я закрыл глаза и представил себе всё небо. Всё, которое не мог видеть. Небо бирюзовое. На его фоне белоствольные берёзы. Такое небо всегда было моей мечтой. Где-то под этим небом жило три важных для меня человека. Всего три — но это уже целая Вселенная. Мир, в котором я стал нужен. Возможно, всего лишь на одно действие — сегодняшнее. Возможно, только для того, чтобы горели дальше те, ради которых… Один из них — маленький мальчик, в котором есть самое важное для мира сегодня — простое желание детства, намерение света и звание человечка. И это Чудо сейчас…

Меня резко вздёрнуло, почти болезненно пройдя по глазам ослепительным светом. Несильных способностей тарха мне бы хватило, чтобы связаться с пацанёнком, но кто-то рванул почти уже начавшую создаваться связь. Владыки Крёстов? Нет — сам Чуда. И в краткий миг возвращения из поплывшей реальности я осознал происходящее, будто посмотрев сквозь тусклые уставшие глаза больного своей судьбой мальчика. Чуда держался. Чуда знал, что его не оставят, что его вытащат. И ещё — он словно издалека успокаивал меня, словно говорил, что тревожится не о чем. Что он видел сон, где его папа-снеговик взял на плот ещё и нас всех. Меня, Женьку и Анну. И этот плот донесёт волнами до берега. Главное — не отчаиваться.

Я сжал кулаки и выдохнул, избавляя сознание от постороннего.

Двое — я и Жаня — двигались к церкви со стороны дороги уставшей механической походкой. Они шли к церкви, суеверно обходя лежащие тела своих предшественников. И тренированно ушли вниз, когда от здания им навстречу ударили пули. На одно колено, рванув оружие и приготовившись стрелять.

Был нужен один только миг — один, затерянный и почти неприметный меж двумя другими — прошлым и будущем. Один миг — начавшийся, когда уже притупилось чувство осторожности постовых, уставших от механических иллюзий, вторгающихся в зону охранения. Один миг — заканчивающийся тогда, когда тархи укажут на ошибку послушания своим ученикам. А будет ли этот миг? Анна на это надеялась. Наверняка потому, что лучше меня знала тех, кто сейчас охранял Чуду. И всё, что мне оставалось, это поверить веде и дать ей вести себя. Просто поверить самому, потому что заставить меня доверять она не могла.

Если бы охраной занимались одни тархи, то нужного мне мгновения, вероятней всего, я бы ждал всю оставшуюся жизнь! Но там, возле церкви, были люди, всего лишь люди.

На крыльцо вышел тарх. Спокойствие, которое распространялось от него, было свойственно людям обучающим, тем, кто состоялся во всём — в ведуществе, в любви, в отцовстве, в мастерстве дела и обучении младших. Тур молодой, не старше меня, но мощный по духу настолько, что чувство его Присутствия пробивало даже на таком расстоянии. Сильный противник.

Тарх кликнул кого-то из своих людей и отдал короткий приказ — человек рванулся за дом. Через пару минут оттуда, ровно покачивая боками на ухабистости неухоженной дороги, выкатился старенький брезентовый «уазик». Тарх на ходу открыл дверь и нырнул в кабину. Машина прибавила ходу и ушла за ворота в сторону дальнего края деревеньки, туда, где оставался Жаня. Сомнений не было — тарх ехал проверять, насколько хорошо идут дела по уламыванию строптивого ведомого.

Сердце кольнуло. Сильный тарх, ему Женька — на один зуб. А веда там не помощник — она без движения замерла надолго! И снова у меня шахматная вилочка, которой ничего не подцепишь. Юрка — тут, Женька с Анной — там.

Пора ожидания кончилась — через восемь минут тарх достигнет дома, а далее время, которое мне предоставляет судьба, зависит от мощности передатчиков Крёстов. При любом раскладе, десять минут — это минимальный период, в который ещё можно рассчитывать на эффект неожиданности. Во всяком случае, для людей.

Эта пара была по счёту уже неведомо какой. Я даже перестал считать, когда перевалило за десяток разнообразных умираний меня-другого. В какой-то миг даже смалодушничал и не смог смотреть, как добивают очередного «Просо» — «зеркалья» так достали ребят на охране периферии, что те покуражились, подстрелив послушно свалившуюся иллюзию и со смаком порезав пацана. Меня злая дрожь охватила, когда смотрел на вздрагивающее мёртвое тело.

И вот теперь снова шли мы — я-другой и его ведомый. И не было в охранниках территории той прыти, что не оставляла мне шансов в первый час моих наблюдений.

Раз! И я выкатился мимо кустов к дороге.

Механическая походка, которой я двинулся, была самой, что ни на есть, натуральной — подрагивали голени, от долгой неудобной позиции одеревенели ноги.

Всего в пяти метрах от меня шагал Просо. Ещё дальше впереди — я-другой.

Охрана Крёстов совсем обленилась. Мы трое — иллюзии и я — прошли уже зашли на территорию, уже прошли пол-двора! Уже до дверей храма — всего один рывок. И сквозь ватную глухоту слышны смех и разговоры охранников. Пустые и глупые. Дав подойти нам почти впритык к храму, спокойно и даже лениво охрана начала последовательный отстрел.

И — раз!

Внезапным броском вдоль земли — вперёд.

Скользкая острая тень…

Быстрое крыло охотящейся птицы…

Луч, разрезающий зрачок…

Успеешь увернуться?

Воронка! Разворот!

Уже провернувшись на твёрдой корке иссушенной земли, из тяжёлой обильной тени церковного купола с обеих рук в две точки пространства отправил ножи. Двое увернуться не успели. Кто успел — залёг, но мне стало не до них.

Второй рывок — на стреляющего с крыльца. Завалить клинком под кадык. Рывок настоль силён, что нож услужливо отпустил плоть, не жадничая и не ленясь. Тело упало на дверь и задёргалось от ударов — из помещения ударили выстрелы. На размышления и подсчёты времени не осталось — я рванул к мёртвому, налип, прижался, обнимая, словно самого дорогого человека. Дорогого — дороже некуда! Мгновения чувствовал, как сотрясается всё вокруг — от удара пуль снаружи и внутри здания, от бешенного ритма сердца, от напряжения работающих на пределе мышц. Вместе с мёртвым, им же, и мощью поданного вперёд корпуса сломал дверь внутрь. И вместе с ней влетел в зал. Падая на мёртвое тело и тут же кувырком уходя дальше, дальше, вперёд!

Моя сила — в скорости, в безостановочности!

В сумасшествии кружения успел приметить очертания, близкие к человеческим, и чуть размытыми от движения. Три. Нет! Нож сорвался с ладони в тот же миг, как закончилось вращение. Теперь только двое!

В зале оставался только один тарх. Всего один тарх и один человек. И темнота… После солнца, жарящего на улице, здесь оказалось темно и холодно. Разгорячённое мгновенными бросками тело будто окунулось в прохладу.