Юн Ли - Возрожденное орудие [litres]

Перед глазами Джедао все раздваивалось. Уравнения, над которыми он когда-то ломал голову, проступили в четких матрицах из звездного огня. Люди превратились в мерцающие пылинки на гобелене лет. Джедао мог бы остаться здесь навсегда, зачарованный миром, каким его видел Куджен; он отдал бы все, чтобы разделить это с гекзархом, только вот…

Куджен в ярости вскочил, несмотря на пронзившие его серебряные копья.

– Как тебе это удалось? – спросил он, но Джедао знал, что лучше не отвечать. – Покорись мне, – продолжил гекзарх, – и я еще смогу тебе многое простить. Нет того, что нельзя было бы исправить. Твой предшественник тоже имел склонность к предательству. – Тем не менее он говорил торопливо; он должен был сознавать, как мало времени у него осталось.

– Пошел ты на хрен, – сказал Джедао на языке мотов, хотя и стремился к этому ви́дению, кристальной ясности ума, который был обширнее и древнее, чем его собственный.

Куджен услышал его.

– Это тоже можно устроить, – сказал гекзарх со сладкой злобой. – Если ты хочешь умолять об этом, если ты хочешь, чтобы тебе доставляло удовольствие умолять об этом – черт возьми, если ты хочешь, чтобы я умолял об этом, могу проявить гибкость. Нет ничего такого, чего бы я не видел, и ничего такого, чего бы я не делал.

Копья вспыхнули ярче, лицо Куджена исказилось.

«Все, что я должен делать, – это терпеть», – думал Джедао, сам в агонии. Была ли эта боль побочным эффектом или отголоском того, что чувствовал Куджен во время формационной атаки? Многообещающий знак, если так.

– Другого шанса у тебя не будет. Я могу дать тебе то, чего не может дать никто другой. Если ты откажешь мне, если позволишь умереть, будешь сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь…

Джедао услышал, как кто-то вскрикнул от ярости. Горло болело, как будто какое-то животное выцарапывало сквозь него путь наружу.

– Я твое орудие, Куджен, но это еще не все, что я есть!

(Он знал, что это ложь. По мере того, как оставшиеся годы будут засасывать его, словно зыбучие пески, он никогда не сделается кем-то большим, чем еще одна марионетка Куджена.)

Копья довершили начатое. Цепь, связывавшая Куджена с Джедао, его нынешним якорем, разорвалась. Вместе с ней ушла и жизнь, за которую так долго цеплялся Куджен.

Но даже в тот момент гекзарх еще не закончил.

– О дитя, – сказал он. Его голос звучал так буднично, что у Джедао волосы встали дыбом. – Никто другой никогда не полюбит тебя.

После этого Куджен исчез.

Внезапно копья рассеялись, и Джедао заморгал, почти ослепленный остаточными изображениями. Пространство врат отступило. Командный центр с его суетливыми сигналами тревоги, обезумевшим персоналом службы безопасности и громкими голосами напомнил ему о важности восстановления порядка.

Инхьенг растянулся перед Джедао, всхлипывая от боли. Джедао, вернув контроль над собственным телом, опять схватил его и уперся коленом в спину.

– Я… я… – проговорил Инхьенг между всхлипами, – сдаюсь. Пожалуйста. Он… он ушел.

– Я знаю, – сказал Джедао безжизненным голосом. Он понимал, что, в конце концов, этот момент наступит. – Теперь ты свободен.

Он не отпускал, чтобы Инхьенг не совершил какую-нибудь глупость. У него бы ничего не вышло, но мало ли… Все, что случилось сегодня, было из ряда вон выходящим. У него хорошие рефлексы, но лучше не рисковать.

– Связь, – сказал Джедао. – Коммандер Талау. Передайте мои извинения генерал-протектору Инессер и транслируйте нулевое знамя. Я предлагаю свою капитуляцию. И раз вы этим занимаетесь, взорвите оставшиеся гребаные отделители в знак моей доброй воли. Способ выбирайте сами, я возражать не буду.

Талау не стали тратить время на расспросы и сразу же приступили к делу. Дханнет, однако, по понятным причинам, озирался вокруг диким взглядом.

– Мы твои Кел, – сказал он. – Они уязвимы. Ты можешь победить Инессер. Ты сражался за нас. Позволь нам сражаться за тебя.

– Не будь идиотом, – сказал Джедао более резко, чем намеревался. – Смысл был в том, чтобы вернуть всех вас к вашему народу. К истинным Кел. Мне все равно, что со мной сделают.

– Сэр, капитуляция по правилам должна быть более…

– К черту правила, – сказал Джедао. Инхьенг издал горлом звук, который можно было принять за смех. – Кроме того, у коммандера уже все под контролем.

– Ну-ну, – сказал Инхьенг с изысканным акцентом, который Джедао так хорошо знал. – Столько планов – и Куджен, в конце концов, облажался. – Похоже, ему было все равно, что эти слова кто-то слышит. – Создал идеального генерала, идеальное орудие – и уничтожил себя, наделив орудие душой.

– Я не верю в души, – сказал Джедао.

– Я тоже, – ответил Инхьенг, сбивая его с толку. – Кстати, как тебе это удалось? Мы так старательно избегали оружия, которое могло причинить ему боль. Формации мотов не должны были…

– Ты смотрел на долбаные моты, – сказал Джедао. Куджен был Нирай, и он был уверен, что Инхьенг тоже. – В следующий раз смотри на долбаных людей.

Инхьенг напрягся.

– Пехота. Я должен был понять, что эти места высадки не имели смысла… если бы Инессер была твоей настоящей целью.

Джедао ничего не ответил.

Инхьенг снова рассмеялся.

– Если ты еще сильнее надавишь на этот сустав, то сломаешь его.

– Не думай, что я не испытываю соблазна, – сказал Джедао. – Я тебе не доверяю. С достаточным количеством сломанных суставов ты не сможешь бороться со мной. Во всяком случае, физически. Но ты свободен. Ты – одна из причин, по которой я это сделал.

– Я? – спросил Инхьенг. – Я – никто. – Слезы текли по его лицу грязными струйками. – Он не заботился о людях так, как ты или я понимаем это слово, но был… заинтересован тобой. Он хотел, чтобы ты сопровождал его вечно.

– Я никогда не хотел жить вечно, – сказал Джедао. Но Куджен дал ему тело, которое само себя чинило. Он предполагал, что смерть потребует дополнительных усилий. На мгновение он снова был восхищен мысленными конструкциями, подобными храму, который Куджен содержал в своем уме. Он мог проследить свой путь через некоторые из них даже сейчас. – Ну, теперь уже слишком поздно.

– Я собираюсь попросить кое-что, – сказал Инхьенг, – даже если ты не обязан мне это дать. Я хочу умереть, Джедао. Уж ты-то знаешь, в чем суть.

Хватка Джедао стала крепче. Миг спустя он снова обрел дар речи.

– Назови мне свое имя. Настоящее.

– Нет. Я помню его. Но не хочу, чтобы кто-то еще его знал. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал о моем существовании. Я заключил сделку ради человека, который все равно умер, и теперь с меня хватит. Пожалуйста, Джедао.

Все потускнело.

– Дайте мне пистолет, – сказал он. Кто-то сунул ему в руку оружие. Он не видел, кто именно.

Вся эта просьба могла оказаться уловкой. Джедао с тревогой осознал, что держать пистолет прямо у виска живого человека – рискованное занятие, что Инхьенг может попытаться его отобрать. С другой стороны, Инхьенг лучше всех знал, что стрелять в Джедао бесполезно.