Александр Афанасьев - Помни имя своё! [litres]

– Сэр, полагал бы, что нужно уйти с балкона.

– Смотри, Джеймс – сказал этот человек и показал пальцем на горящую Махачкалу – что ты видишь?

– Я вижу, сэр, что там неладно дело.

– Нет, Джеймс, там все просто отлично. Кавказ просыпается. Люди просыпаются. Скоро – им уже не придется жить под пятой русистов. Скоро, очень скоро мой народ станет по-настоящему свободен. И станет сам выбирать, как ему жить…

Джеймс, семь лет в общей сложности отпахавший в Ираке и Ливии, выросший с обычного статик-гарда до начальника смены – видел на горизонте только то, что очередные завшивленные подонки и скотоложцы взбунтовались и сейчас громят свой дом и убивают последние остатки цивилизации, которые привнесли русские на эту землю. Семь лет на Востоке здорово дали ему по мозгам – и он теперь считал русских если и не друзьями, то хорошими парнями, с которыми можно иметь дело, а угнетенные народы просто ненавидел. Втайне от всех он желал, чтобы русские пришли сюда с танками и проехались гусеницами по этой исламистской нечисти, напалмом выжгли ваххабитскую заразу. Потому что – здесь нефть и газ и если этого не сделают русские, это придется делать им и немало хороших, чертовски хороших парней заплатят жизнями за черное золото этой земли. Но он не сказал этого, а вместо этого сказал:

– Да, сэр…

Человек повернулся и пошел в дом – даже не подозревая о перекрестье прицела, которое неотступно следило за ним.

Русские – группировались в садовом товариществе, примерно в километре от целей. Выставили дозоры, снайперов, не сходили с машин. Очень к месту сейчас были строительные самосвалы – борта высокие и кузов не каждая пуля пробьет. Водилы завешивали кабину бронниками, в кузов несколько стрелков и вперед…

Полковник – достал из кармана на спинке сидения телефон, размером с сотовый, но с большой, длиной с сам телефон и толстой трубкой, набрал длинный номер.

– Дежурного… Чернов это… – сказал он – прошел пятый поселок, вышел к садовым участкам. В поселке, в жилгородке – духи, легкое оружие, гранатометы, передвигаются на легковых и грузовых машинах, брони нет. Не менее пяти тысяч штыков только у самой дороги. Что по обстановке в западной части?

– Принято – сказал дежурный, помечая местоположение полковника, занимающегося лишь активной – по обстановке в западной части выводы сделать пока трудно. Но достоверно установлено: бронегруппа майора Зимина прорвалась к перекрестку Акушинского и Имама Шамиля, сейчас они заняли здание больницы и ведут бой. Вторая группа – Полежаева – ведет бой за станцию Махачкала – Сортировочная.

– Что с Зенитом?

– Он попытался прорваться в юго-восточную часть города в обход, оторвался от группы Зимина. Последний сеанс десять минут назад, доложил, что ведет бой. Сейчас подойдут вертолеты на помощь, будем деблокировать.

Твою мать…

– Для меня приказы есть?

– Никак нет, товарищ полковник.

– Добро. Связь через полчаса, отбой.

Полковник бросил спутниковый туда, где он был до этого.

– Свяжись с Зенитом.

– Тащ полковник, связи с ним нет.

– По сотовому набери, что ты как маленький!

Боец – начал тыкать по виртуальным клавишам. Телефон жалобно попискивал.

– Ага, Зенит, это Шквал, почему не выходите на связь?! Шквал главный на связи…

Полковник взял трубку

– Зенит, что там у тебя творится?

– Товарищ полковник… – в трубке был слышен гулкий грохот, такой бывает в БТР, если стрелять через бойницы – нас блокировали, ведем ответный огонь. Подорвали головную машину, фугасом.

– Твою мать, у тебя Тайфуны [60] Тайфун – трехосный сильно защищенный MRAP на шасси КамАЗа. Выдерживает огонь 14,5 по кругу, обстрел из РПГ (не тандемными), подрыв восьмикилограммового фугаса. Намного серьезнее БТР и БМП, практически неподбиваемая никаким носимым оружием. !

– Пробовали обойти, машину перевернули! Ждем саперов!

– Твою мать, Миша – потеряв терпение, закричал Чернов – ты меня без ножа режешь! Как хочешь, выдвигайся, решай там! Хочешь, через лес, прямиком, хочешь, дома тарань!

– Есть…

Полковник бросил трубку, не нажав отбой

– Твою мать!

Зенит оторвался от основной группы не просто так – он был не только офицер Нацгвардии, но и русский, член Союза Офицеров, как и сам Чернов. Восемь бронированных по самое не хочу машин, рота спецназа Нацгвардии – чтобы взять этих недоумков тепленькими и в зародыше подавить мятеж. И все впустую.

– Товарищ полковник…

– Что?!

Дверь держал открытой боец, прошедший вторую Чечню, теперь охранник у Лукойла

– Мы решили… – боец замялся и добавил – мы решили атаковать.

– Ты охренел? Там две коробочки, до сотни духов!

– Все равно, товарищ полковник. Мы – решили атаковать…

– Сколько вас? Все подошли?

– Все кто есть. Сто двадцать человек.

Витек – никогда не прикидывал, что будет именно так. Что придется – участвовать в бою, убивать людей. Прямо так убивать, своими считай руками, видеть кровь, разваленные головы и знать, что это сделал ты. Тогда он еще держался – но сейчас уже начало трясти.

В цивилизованном мире – к сожалению почти не осталось места героизму. Зато – гораздо больше места занимает смерть и это – один из парадоксов, частично объясняющий происходящее безумие. То, что раньше мог видеть лишь мент и важняк [61] Старший следователь по особо важным делам. – теперь показывают по телевизору с десятком повторов в любое удобное время. Кровь на асфальте, трупы, смерть. Сейчас проще просто научиться убивать – покупаешь за двести рублей диск, ставишь на компьютер, и играй сколько влезет. Убили – перезагрузил и дальше играй. Ты убил – молодец, победил, так и надо. И в то же время – кто из нас хоть курицу на даче зарезал собственноручно? Раньше – деревенские дети с детства смотрели на забой скота, потом и сами начинали в нем участвовать, это была составная часть обучения жизни. К тому времени, как они шли в армию – они уже видели кровь. И в то же время – христианское мироучение о ценности человеческой жизни сидело в них с самого детства, они умели убивать – но действительно переживали содеянное, и это – делало невозможным зверства. Один наблюдательный человек подметил, с какой неохотой ветераны Великой Отечественной рассказывают о том, как они били фашистов – и при этом рассказывают, как фашисты били их. Впитанное с молоком матери, как составная часть сельской, русской жизни, табу на убийство себе подобных – дает о себе знать.

А сейчас все наоборот. Человек, родившийся в городе, часто толком и не воспитанный – приходит в армию, а там ему дают автомат и отправляют убивать себе подобных. Он убивает – это хорошо, если его не убьют – и испытывает настоящий шок. Более опытные товарищи дают сразу хлебнуть водки – много, до упаду, так легче перенести первый бой и первого убитого тобой человека. А дальше – одно из двух. Либо после первого – человек зарекается убивать, уходит из армии, увольняется из МВД – либо переваривает это. Оправдывает убийство внутри себя. Если ему удается сделать это, то потом – айнзац-команда СС в полном составе нервно курит в сторонке. Интеллигент на войне – самое страшное, что только можно выдумать. Либо он бросит автомат и побежит, либо выстроит после боя пленных – и одной очередью…