Александр Михайловский - Балканы. Красный рассвет

«О, я так счастлив! Выйдите ли вы за меня замуж, Марин?»

«Конечно, Коля, я с радостью выйду за вас замуж! Ведь я тоже люблю вас!»

«Я рад это слышать! (чмок-чмок) Хотите ли вы иметь детей, Марин?»

«О да, конечно!»

«А сколько детей вы хотели бы иметь?»

«Двух или трех.»

«Очень хорошо! Я совсем не против.»

Словом, я просто увлеклась и остановилась только тогда, когда строчки для вписывания диалога закончились. Естественно, впоследствии я собиралась отредактировать диалог, заменив имена; но тогда я не смогла преодолеть желание написать именно так – это было что-то типа озорства. Отношения фройляйн Марин с герром Шульцем были очевидны для всех. И я от души желала этим двоим счастья. Он – образованный молодой человек из хорошей дворянской семьи, она – дочь генерала, и, кроме того, сильная, целеустремленная особа, а следовательно, подходящая для него партия.

Но произошла досадная оплошность – и я так и не изменила имена в своем вдохновенном опусе. Меня что-то отвлекло в тот момент, и потом я вообще забыла о том, что собиралась подчистить написанное. Впрочем, о составленном мной диалоге фройляйн Марин едва ли могла бы узнать – она не проверяла меня по этой книге, говоря, что на то он и самоучитель, чтобы заниматься самой. Однако случилось так, что на следующий день, придя к нам с Клариндой «закрепить языковые навыки» за чаепитием, она машинально взяла эту книгу и принялась листать. Я в это время, старательно подбирая слова, рассказывала ей о том, как прошло мое дежурство в госпитале.

И вдруг она замерла. Затем поднесла самоучитель поближе к глазам. Потом медленно опустила его на колени и пригвоздила меня к месту пристальным взглядом. Я замолчала. Мы с Клариндой в удивлении смотрели на фройляйн Марин, не понимая, чем вызван этот ее странный взгляд.

– Паулина… – наконец медленно произнесла она тихим голосом, – это что такое? – И она, повернув книгу разворотом ко мне, потыкала пальцем в строчки под той картинкой, исписанные аккуратными карандашными строчками.

И только тогда я все поняла… И мгновенно испытала жгучий стыд. Я смотрела на фройляйн Марину, лихорадочно ища русские слова, чтобы объяснить свой хулиганский поступок, но, как назло, все необходимые слова вдруг испарились из моей головы, – и я могла только молча и виновато моргать, постепенно заливаясь краской от стыда и неловкости. Что сейчас будет? Она бросит в меня книгу, встанет со стула и с холодным презрением скажет, что не позволит смеяться над ней и герром Шульцем. Что я – неблагодарная, подлая сплетница… Что я должна знать свое место и не следить за тем, кто с кем встречается…

Но вместо этого… она вдруг принялась хохотать. Да-да – хохотать! Весело – так, словно прочитала очень смешную шутку. «Вот ведь загадочная русская душа! Почему она смеется?» – думала я, совершенно потрясенная столь неожиданной реакцией на мою чудовищную бестактность. Кларинда же вообще ничего не понимала. Она сидела, поджав губы, и лишь быстро переводила взгляд с нее на меня и обратно.

Просмеявшись, фройляйн Марин, промокнув глаза платочком, сказала:

– Ой, Паулина, ну надо же… Почти в точности все так и было… Ну ты и молодец, однако… Да не смущайся ты! Я совсем не обиделась и не расстроилась. Наоборот, мне даже приятно… Оказывается, не только я пишу о людях, обо мне тоже пишут… И главное, без единой ошибки! Лестно… очень лестно…

И она вновь с явным удовольствием углубилась в чтение написанного мной «шедевра». Я же с облегчением выдохнула, в очередной раз дивясь пресловутой русской загадочной душе… Ведь с этими людьми никогда не угадаешь, на что они рассердятся, а что воспримут как шутку.

С той поры прошло достаточно много времени, и сейчас самоучитель стал мне уже не нужен. Марин запретила мне стирать диалог. Время от времени, бывая у меня в гостях, она, хитро подмигивая, говорила: «Ну-ка, где там твой репортаж с любовного фронта? Дай-ка сюда…». И, читая, она улыбалась счастливо и мечтательно, видимо, воображая те времена, когда закончится война и они с герром Шульцем смогут пожениться. Жить они будут, разумеется, в России двадцать первого века и все у них будет хорошо… А вот меня стало мучить невнятное беспокойство, вызванное, очевидно, тем, что стала понимать, что не знаю, чего вообще хочу от жизни.

То есть чего я ХОЧУ, я знаю. Я тоже хочу выйти замуж за привлекательного и успешного мужчину. При этом мой будущий муж не должен порицать меня за то, чем я занималась во время войны. Собственно, меня устроит крепкий брак по расчету, в котором обе стороны умеют соблюдать приличия. Но я НЕ ЗНАЮ, как этого добиться, потому что, как говорит фройляйн Марин, моя мечта – это ненаучная фантастика. Наш «любимый» фюрер, сто гвоздей ему в печенку, кажется, скоро добьется того, что молодые, привлекательные, успешные и, самое главное, здоровые парни после войны станут в Германии исключительной редкостью. А выходить замуж за какого-нибудь турка или араба я вовсе не желаю.

Уж лучше попроситься в Россию… в самую глухую Сибирь, где зимой птицы замерзают на лету – только для того, чтобы выйти замуж за настоящего мужчину. Но попасть в Россию можно только в том случае, если ты там родился (как герр Шульц) или если обладаешь какой-нибудь ценной специальностью. Но, к сожалению, профессия бакалавра философии, диплом о которой у меня имеется, в список ценных специальностей не входит. Это вообще не специальность, а просто диплом, не дающий никаких особых преимуществ, помимо того, что по важным датам его можно показывать гостям. То, что я теперь могу разговаривать по-русски, дает мне определенное преимущество при наличии профессии, а ее-то как раз и нет… Можно, конечно, попытаться завлечь какого-либо начальника, но… кажется, это мало отличается от проституции, и потом, если история выйдет наружу, получится скверно. Здесь и сейчас наше положение не определено. Я, а также другие «девочки», не принадлежали к числу военнослужащих, а значит, нас нельзя отправить в концлагерь, и в то же время никто из нас не пожелал репатриироваться в Германию двадцать первого века. Остается только ждать, пока закончится война и мы получим возможность вернуться в НАШУ Германию или выбрать другой путь. А я, помимо этого, еще ищу возможность для того, чтобы самой определять свою судьбу, а не брести покорно в указанном направлении. Я девушка способная, я справлюсь.

С недавних пор моя «карьера», как говорится у русских, неожиданно «пошла в гору». Десять дней назад «за хорошее поведение и прилежание» меня перевели из госпиталя для немецких пленных в госпиталь русских из будущего – туда, где они лечили своих раненых и особо важных персон из пленных, которых не доверяли нашим коновалам (таким как доктор Грубер). Так получилось, что меня назначили сиделкой-переводчицей к… Иштвану Хорти, сыну венгерского регента, который недавно попал в плен. При этом мне дали понять, что на меня возложена чрезвычайно важная миссия, которая сделала бы честь любой девушке. Естественно, я ликовала и втайне гордилась своим умом и своим талантом, благодаря которым меня выделили из всех остальных и доверили ответственное дело… Мое усердие (правда, пока только в изучении русского языка) уже стало приносить свои дивиденды.