Александр Михайловский - Балканы. Красный рассвет

Ну вот, подумав о бомбежках, я накаркала. Едва я успела выйти из здания вокзала и направиться в сторону одноименного бульвара вдоль улицы дю Депар, как в Париже начали выть сирены воздушной тревоги. Оглядываюсь по сторонам, потом смотрю в небо. Один только вопрос: это русские (в смысле советские) или англичане? Если русские, то бояться нечего. Тут поблизости просто нет ничего такого, что может вызвать их гнев. А если англичане, то надо срочно искать где укрыться, потому что бомбят они городские кварталы по принципу «на кого пошлет Бог, то есть черт». Звук мощных моторов приближается с востока, но там, откуда он исходит ничего не видно. Присматриваюсь к восточной части горизонта, откуда исходит звук – и наконец замечаю среди кучерявых облаков, уже значительно ближе к зениту, три маленьких блестящих крестика, разматывающие за собой в воздухе тонкие белые нити инверсионных следов.

Господи, думаю я, это именно они – «Убийцы Городов»! Летают всегда по три, и их моторы так шумны, что их слышно даже с очень большого расстояния. И хоть я не верю в страшные сказки, которые рассказывает берлинское радио о бомбах разрушительной силы, дотла выжигающих города одним огненным ударом, мне все равно становится не по себе. Сирены воют, люди мечутся по улице, торопясь в ближайшие бомбоубежища, а я вдруг понимаю, что на самом деле никакой опасности нет. Внутренний голос (несомненно, находящийся под влиянием российской пропаганды) говорит мне: «ничего не бойся, это же русские, а не какие-нибудь англичане»; я подхватываю поудобнее большую плетеную корзину и иду по улице прямо навстречу приближающимся самолетам. Деревянные подошвы моих туфель (мода военного времени) громко стучат по асфальту тротуара, корзина оттягивает руку, глаза невольно косят вверх, а губы шепчут: «Господи, спаси и сохрани…» Люди смотрят на меня как на сумасшедшую, и в тот момент, когда я вижу падающие вниз темные точки, вдруг понимаю, что внутренний голос впервые в жизни меня подвел.

И вдруг где-то высоко над нашими головами раздаются звуки: «хлоп, хлоп, хлоп, хлоп»… и падающие на город точки рассыпаются чем-то подобным пуху из вспоротых подушек. С некоторым запозданием я догадываюсь, что это листовки. Миллионы листовок, которые теперь ветер разнесет по Парижу и его окрестностям; сейчас они величаво опускаются на город призрачной пеленой. И вслед за этим листовками начнутся облавы, проверки документов и взятия заложников. Одним словом, это будет имитация бурной деятельности, которая позволит оккупационным властям думать, что они успешно борются с большевистским и российским влиянием на умы французов. И хоть количество немецких солдат в Париже за последнее время изрядно уменьшилось, на то, чтобы хватать безоружных людей, их вполне хватит. А потому теперь руки в ноги – и бегом…

Подошвы стучат по асфальту чаще и моя цель уже близка. Свернув на бульвар Монпарнас, я вижу на другой стороне старинную церковь Нотр-дам-де-Шам, а за ней, в глубине квартала, на маленькой тихой улочке, находится дом, где живут старики Маклаковы. Осталось триста шагов, двести, сто… Надеюсь, они предоставят мне убежище до той поры, пока все не утрясется? Уж лучше слушать повторяющиеся рассказы Василия Алексеевича о славных старых денечках, чем давать объяснения подозрительным жандармам, почему именно в этот день и час я приехала в Париж из деревни, или, попав в число заложников, ждать расстрела по какому-нибудь дурацкому поводу.

31 мая 1942 года, вечер, Южный фронт, селение Джуджулешты, неподалеку от впадения Прута в Дунай.

подполковник Петр Васильевич Погорелов, командир 4-й отдельной десантно-штурмовой мотострелковой бригады РККА.

Багровое солнце лениво садится на западе, бросая из-под нависших облаков последние золотые лучи. Это последний закат той эпохи, когда Красная Армия вела бои только на своей территории. Финляндия не в счет. Последние четверть века ее существования после аннулирования декрета о признании ее независимости оказались как бы не в счет. Вот бы и у нас так поступили с Украиной! Аннулировали задним числом – и все, нет такого государства, да здравствуют народные республики, хорошие и разные, которые после прохождения карантина, через референдумы можно принимать обратно в состав России. Примерно так, а не как у хохлов, для которых идефикс являются якобы отторгнутые у них территории, а проживающие на той земле люди для них не более чем крепостные, мнение которых никому не интересно. Но оставим пока хохлов в покое. Именно «пока». Когда вынесем здесь Гитлера ногами вперед – тогда вернемся и разберемся с теми, кто жег живьем людей, обстреливал города и ходил по Киеву в «маршах скорби», когда наши Экспедиционные Силы одну за другой перекручивали на колбасный фарш группы армий «Центр», «Север» и «Юг». Но это будет потом, а сейчас наша задача лежит по другую сторону реки Прут.

После полудня в бригаду доставили приказ: с наступлением темноты выдвинуться к береговой линии и с ходу, без артподготовки и прочего музыкального сопровождения, форсировать Прут. Можно было подумать, что это какая-то ошибка, но на самом деле ларчик открывается просто. Ширина русла реки тут, в нижнем течении, метров шестьдесят; но если левый, молдавский, берег – высокий и сухой, с четкой береговой линией, то на румынской стороне береговой линии как таковой нет: вода плавно сменяется камышовыми зарослями и ивняком, постепенно переходящим в заболоченный кустарник. Атаковать с запада на восток тут бессмысленно. На молдавской стороне условия для обороны вполне приличные, на румынском же берегу наступающим просто не от чего оттолкнуться. Именно по этой причине год назад на этом участке советские войска два месяца удерживали линию госграницы – ровно до тех пор, пока немцы, одержавшие победу в Уманском сражении, не замкнули кольцо окружения аж под Николаевым. Зато оборонять береговую линию с румынской стороны реки невозможно, да и не нужно; единственное направление, пригодное для наступления – насыпь, по которой проходят железная и шоссейная дороги, оканчивающиеся мостами через Прут. Мосты, которые сейчас, естественно, взорваны, расходятся от румынского берега подобно ножкам буквы «А». Там румыны устроили свой передовой опорный пункт – с расчетом на то, что заболоченный берег севернее и южнее этого места непроходим.

Настоящие рубежи обороны (которых несколько) проходят на несколько километров западнее Прута, вдоль ирригационных каналов, сбрасывающих в Дунай лишнюю воду с полей. Также в сильный оборонительный узел превращен город Галац, где с относительным комфортом квартирует большая часть румынских войск. Ведь именно через этот город, являющийся транспортным узлом местного значения, в данной местности проходят все железные и шоссейные дороги: что с востока на запад (вдоль берега Дуная), что с юга на север. Расчет румынского командования основывается на том, что пока советские войска будут форсировать реку в районе мостов и штурмовать узел обороны, румынские части успеют занять позиции, не попав при этом под артподготовку.