Сергей Вишневский - Такая Империя

Долго Вильгельм мучался. С ложечки его кормили, одевали и на горшок водили…

Вдруг раздался скрип и послышались шаги по коридору и речь на шиматском языке. Мать тут же притихла и придвинулась к стене. Ребенка она спрятала за спину, что-то прошептав ему на ухо.

— Если ты не будешь молоть языком, то никто не узнает!

— Десять плетей! — возмутился второй солдат. — Ты с ума сошел?

— Заткнись! Понял? Просто заткнись и помалкивай! Вот и весь секрет! Или ты решил меня сдать?

— Ты за кого меня держишь? А? Я про нее говорю! А если она нас сдаст?

— Ты идиот? Откуда она шиматский знать может? Да и кому она расскажет? Личу?

— Ну… А вдруг?

— Прекрати нести ерунду!

— Слушай, мне просто страшно…

— Мне в первый раз тоже было не по себе, но… Брось. Ты думаешь, я просто так в караул в тюрьму прошусь?

Щелкнул засов и в камеру вошли двое солдат.

— Какую? — спросил один из них. — Их тут две… или та под одеялом мужчина?

— Откуда в империи мужчины? Только выродки с яйцами, да и те достались по случайности. — хохотнул другой. — Здесь две женщины. Только ту — не трожь. Мурано за нее предупреждал, чтобы следили.

Один из незнакомцев шагнул внутрь камеры и направился к матери, старательно прячущей ребенка.

— Есть хочешь? — спросил солдат и протянул ей горбушку хлеба.

Женщина с опаской взглянула на хлеб, потом на солдата и протянула руку к хлебу. Тот в свою очередь начал оттягивать хлеб к себе, чтобы приманить женщину, словно испуганную собаку.

Мать ребенка, понимая, что с ней играют, рывком выдернула хлеб. Солдат ту же ухватил ее за волосы и решительно дернул к себе. Та, успела только сунуть хлеб ребенку в руки. Уже через секунду солдат выволакивал ее из камеры.

— Резвая сучка, — расхохотался второй, закрывший дверь сразу после того, как женщина оказалась в коридоре.

Вскрики женщины и звуки пощечин и глухих ударов становились все тише. Пленницу утаскивали все дальше по коридору.

Мальчик с перепуганными глазами и горбушкой засохшего хлеба продолжал сидеть на сене. Несколько минут он просто боялся двинуться, но затем все же встал и тихо подошел к Левитании.

Та лежала на боку в позе эмбриона и, не мигая, смотрела на стену. Мальчик протянул руку с хлебом ей, но та даже не посмотрела на него. Тогда он приподнял руку девушки и лег рядом с, прижавшись к ее животу своей спиной. При этом он впился зубами в хлеб и откусывая небольшие кусочки, принялся его медленно пережевывать.

— Мама говорит, что скоро за нами придет ведьма «Черного цветка», она всегда помогала простым людям, — начал шептать он, продолжая жевать хлеб. — Она убивает только королей и злых вельмож, за то, что они никогда не думают о других. За их жадность и ложь…

На лице девушки не дрогнул ни один мускул, словно она не живая и ее тут нет.

— А еще мама говорит, что ведьма выгонит Шимат с наших земель и мы снова будем жить, как прежде. Мама говорила, что папку не зарубили и он убежал и обещал вернуться, когда ведьма выгонит пришлых…

Несмотря на каменное лицо, в глазах Левитании появилась влага. Она скопилась до такой степени, что собралась в каплю и упала на соломенную подстилку. Та, под воздействием силы девушки тут же позеленела и уже после третьей слезинки пустила ростки, и на ней появились цветы. Медленно, словно неохотно, но мальчишка не мог не заметить как у него под носом распускаются соцветия местных трав.

— Что это? — прошептал ребенок и присел, разглядывая, как перед ним шевелится трава. — Как это…

Тут он наконец заметил, что девушка плачет.

— Это ты? Ты это делаешь? — прошептал он и, оглянувшись по сторонам, уже уверенно заявил. — Это ты! Твои слезы!

Тут в голову мальчишки пришла мысль, от которой у него загорелись глаза.

— Ты ведьма Черного цветка? Так ведь? Я знаю все сказки! Это ты! Теперь ты прогонишь их, ведь так? Ты можешь вернуть мою маму?

Ребенок теребил Левитанию еще около получаса, но так и не добился ответа. Конец его возгласам положил звук шагов и голос двух солдат.

— Зачем ты ей лицо разбил? Теперь все кровью заляпано, — ворчал один из них.

— Сейчас выдернем того урода из дальней камеры — ототрет, — буркнул второй.

Судя по звукам, они что-то тащили по коридору. Через несколько секунд они остановились у двери. Мальчишка тут же юркнул под рваное одеяло к Леви.

— А вдруг она помрет? — не унимался один из солдат. — Что мы скажем?

— Скажем, что ломилась в дверь, рычала. Мы открыли, чтобы выяснить, все ли в порядке со второй. Она кинулась на нас — мы приложили ее кулаками и закрыли обратно. Со второй все было нормально. Перестань нагонять страху. Вон, смотри — она дышит.

Двое мужчин закинули голое тело женщины в камеру, а затем запнули ногами кучу тряпок, в которые она была прежде одета. После этого камера закрылась и солдаты ушли.

Мальчишка снова боялся шелохнуться и не показывал носа из под одеяла. Спустя какое-то время женщина начала шевелиться и слабо постанывать, но тут снова послышались шаги.

Щелкнул затвор и в дверном проеме показался солдат с миской и кожаным бурдюком. Он перевернул ее содержимое на пол камеры и кинул на пол кусок хлеба и бурдюк, после чего молча запер дверь и удалился.

— Рам, золотце, — прошептала женщина. Она с трудом встала на колени и подползла к месту, куда солдат вывалил кашу. — Иди сюда.

Мальчишка высунул голову из под одеяла и осторожно подошел к матери.

— Надо поесть, — просипела женщина разбитыми губами и сгребла кашу руками. — Бери из моих рук. Мы ведь не собаки, чтобы с земли есть…

— Мам, у тебя лицо в крови. Тебе больно?

— Нет, солнышко, не больно, — изобразила кривую улыбку женщина. От гематомы под глазом у нее начал закрываться глаз и она едва могла видеть ребенка. — И кровь эта не моя… Все хорошо… Кушай…

Мальчик принялся хватать кашу руками и закидывать в рот, при этом он умудрялся рассказывать про странную девушку, которая за все время пребывания в камере не произнесла ни звука. Он называл ее «Ведьмой черного цветка», рассказывал небылицу про цветущую солому, а мать кивала и поглаживала Рама по голове. Как только он доел из рук матери кашу, то мгновенно принялся клевать носом от усталости.

— Приляжь на солому к нашей ведьме, — прошептала мать. — Приляжь. она тебя защитит.

— А ты?

— А я здесь полежу, — с трудом прошептала женщина и медленно завалилась на бок. — Сил нет до соломы доползти.

Мальчишка умчался к Левитании и снова забрался к ней под руку. Женщина в это время начала водить пальцем и собирать крошки от хлеба и остатки размазанной по полу каши. Скрипя зубами от бессилия, она слизывала эти крошки языком, чтобы хоть как-то унять голод, но он только сильнее разгорался…