Дарёна Хэйл - Девочка с самокатом [litres]

Для комнаты, в которую набилось уже двенадцать человек, её голос звучит неожиданно громко.

– Да, просто жуть. – Стефан вскидывает брови, его лицо кажется совсем молодым, хотя он едва ли на пару лет младше Эмбер.

Остальные согласно кивают. Кто-то кривится, кто-то с ужасом передёргивает плечами, вспоминая, каково оно было, на трассе.

– Всё уже позади, – говорит Калани ровно то, что Эмбер ожидала услышать. Что ещё может сказать самый милый парень на свете, если подумает, что кому-то совсем недавно было чертовски страшно?

Ошибка в том, что страшно ей не было. Страшно ей есть.

Она качает головой.

– Ещё только в процессе.

Ей страшно вовсе не за себя, но она не собирается объяснять это вслух. Если кто-то поймёт, он поймёт, если не поймёт, то, пожалуй, не надо. Калани поджимает губы в неловкой, вымученной улыбке. Очевидно, он понял.

Очевидно, он тоже волнуется.

В конечном итоге Дженни и Джонни приходят в своём заезде вторыми. Они заваливаются в комнату ожидания как один большой ураган: Дженни обнимает Джонни за шею, её растрёпанные светлые волосы путаются с его растрёпанными тёмными, голубые глаза сияют одинаково ярко. В очередной растянутой майке, сквозь вырезы которой проглядывает фиолетовый лифчик, она выглядит такой худой, что Эмбер не может понять, как её не унесло ветром, ведь навстречу летящему мотоциклу он должен был дуть намного сильнее, чем в лицо ей самой на её самокате. Джонни выглядит уставшим, но довольным, он обнимает сестру за талию – так крепко, что, возможно, именно это и не дало ветру её унести.

– Офигеть, – говорит Дженни, стоит им только оказаться внутри. – У неё была лошадь, вы только представьте!

– Что? У кого? – раздаются сразу несколько голосов.

Дженни обводит присутствующих взглядом, явно наслаждаясь произведённым эффектом, но не спешит отвечать. За неё отвечает Джонни:

– У Фредди.

«Фредди умеет удивлять, – потрясённо думает Эмбер. – Лошадь!» Она даже чувствует укол чего-то, похожего на зависть, ведь у неё самой дело так и ограничилось только справочниками по коневодству.

А Фредди… Она появилась в гостинице совсем недавно, даже позже, чем Эмбер, и почти ни с кем не общалась. Да к ней никто и не подходил. Строгая причёска, строгий взгляд, строгое лицо. Фредди производила впечатление человека, который не нуждается во всяких глупостях вроде чьей-то компании.

И надо же, лошадь!

Кто бы мог подумать, что лошадь – это тот самый вид транспорта (если вообще можно назвать живое существо видом транспорта), на котором можно выгрызть победу. Дженни и Джонни отстали всего на пару секунд, но, на скорости влетев в финишные ворота, сразу же увидели перед собой умную вытянутую морду, тёмную гриву и блестящий, аккуратно подрезанный хвост.

– Конюшню расположили на заднем дворе, – поясняет тем временем Дженни, успевшая, по всей видимости, подслушать фрагмент интервью. – Там никто не ходит, и поэтому про лошадь никто даже не знал.

– Мы просто остолбенели, когда увидели её на стадионе.

– Да, настоящая боевая коняга, ничего не боялась.

Интонация Дженни, её широко распахнутые удивлённые глаза, густо подведённые чёрным, её неожиданная – наверняка от волнения – говорливость заставляют Эмбер сначала фыркнуть, а потом засмеяться. Она не может сдерживаться, и все остальные тоже не могут. Они смеются все, хором, и в их смехе, наверное, мало смешного, зато много радости, и облегчения, и в чём-то даже свободы.

Все живы.

Уже потом, отсмеявшись, Дженни и Джонни обнимают её – с двух сторон, и Эмбер наконец-то чувствует себя в безопасности. Потому что все, до кого ей есть дело, теперь в безопасности.

Позже, когда собравшись в гостиной, они все пялятся в телевизор (там рассказывают о сегодняшних гонках), Эмбер неожиданно вспоминает утренний разговор и понимает, что кружка Лиссы за завтраком всё-таки была наполовину пустой. Потому что самой Лиссе, судя по тому, с какой улыбкой она врезается на своём мотоцикле в толпы еле живых живых мертвецов, никого, совсем никого, абсолютно не жаль. Зато – сейчас Эмбер видит это совершенно отчётливо, – если жалеть мертвецов станут противники Лиссы, это прибавит той шансов.

Эмбер уже почти забирается под одеяло, когда в дверь её комнаты осторожно стучат.

Несколько секунд она раздумывает, открывать или нет (в пользу «нет» говорит слабая возможность того, что, быть может, что-то случилось или она кому-то очень сильно нужна, в пользу «да» – свет, который она ещё не погасила и который тонкой полоской выбивается в коридор из-под двери). Стук повторяется.

– Отставить панику, – слышит она голос Дженни из-за двери. – Это всего лишь я, никаких журналистов, Роджеров или живых мертвецов.

Эмбер понятия не имеет, почему для Дженни Роджер значится в этом ряду, а с журналистами ещё не общалась (сегодня, точнее уже вчера, они общались только с победителями заездов, хотя Лилит вскользь обронила, что скоро они придут знакомиться и с остальными), и знакомые интонации делают своё дело: она тихонько смеётся.

– Привет, – мягко говорит она, открывая дверь.

– Хватит спать, – отвечает ей Дженни.

Эмбер только пожимает плечами.

– Ещё даже не начинала.

На какое-то мгновение ей кажется, что фраза звучит почти как упрёк и Дженни может обидеться, но Дженни не обижается. Она опирается рукой о косяк и чуть наклоняется – так, что светлые волосы соскальзывают из-за спины вперёд, на ключицы, касаются кончиками очередной кружевной майки, на этот раз почти неприлично короткой. Кроме этой кружевной майки на Дженни грубая вязаная накидка и узкие блестящие штаны, и Эмбер понятия не имеет, у какого торговца можно было такое найти, потому что никогда прежде не видела ничего подобного ни у поставщиков, ни на прилавке. То же самое касается и алых ботинок на каблуке, которыми заканчиваются худые ноги.

– Там внизу, – сообщает Дженни, – намечается вечеринка. Пойдём?

У Эмбер нет никакого желания снова переодеваться из пижамы (хотя вообще-то это просто старая футболка Эндрю, а не пижама) в одежду, предназначенную для того, чтобы ходить в ней вне комнаты. Разграничивать мир таким образом – её жизненно важная необходимость, и дело только наполовину в том, что в джинсах спать неудобно. Другая причина – то, что в «домашней» одежде вне дома она чувствует себя неудобно, даже если это точно такая же футболка.

Она оглядывается назад, туда, где на кресле валяются другие футболки, и другие шорты, и другие джинсы, и всё остальное, и Дженни, конечно, замечает её нерешительность.

Оторвавшись от косяка, она делает шаг вперёд, юркой змейкой проскальзывает мимо Эмбер и закрывает за собой дверь.

– Отрицательный ответ не принимается, – серьёзно говорит она. – Мне больше не с кем там разговаривать.