Дарёна Хэйл - Девочка с самокатом [litres]

– Хорошо, – эхом повторяет Эмбер.

Она рада такому исходу, насколько здесь вообще уместна хоть какая-то радость. Семья на островах – важнее всего, и у одинокой маленькой девочки с островов будет семья. Идеальная мама Лилит, такая, какой у Эмбер никогда не было, и чудесный братик Давид – или, может быть, лучший друг, а не братик, да и Стефан наверняка станет отличным отцом. Калеи будет нечего бояться и не о чем беспокоиться.

Калани был бы доволен.

В носу начинает щипать, и Эмбер привычно задерживает дыхание, несмотря на то, что здесь незачем и не перед кем казаться железной.

Лилит снова без слов понимает всё то, о чём она боится сказать.

– Это пройдёт, – говорит она, показывая Эмбер забинтованный палец. – В субботу я содрала ожог. Думала, умру не сходя с места, так было больно. Сегодня среда, а он уже не болит. Всё проходит.

Эмбер знает, что нет.

Есть вещи, которые никогда не проходят. Она посмотрела своим слабостям в лицо и победила, но это не значит, что она всё забудет. Она потеряла близкого человека, и его ей тем более никогда не забыть. Есть особенная сила в том, чтобы помнить.

Эмбер собирается помнить.

Совсем недавно она боялась этого и хотела того, о чём говорила Дженни. Забыть. Сейчас она готова отдать всё на свете, лишь бы не забывать никогда.

Она не говорит об этом Лилит, но Лилит и не собирается давать ей что-то сказать: только распахивает объятия и, не дожидаясь, пока Эмбер сделает шаг, притягивает её к себе. Светлое, почти материнское тепло одеялом окутывает Эмбер, накрывает её с головой, и в одно мгновение становится ясно: слёзы никуда не делись, они просто ждали своего часа. Вот этой вот самой минуты.

– Поплачь, – шепчет Лилит куда-то ей в волосы. – Станет легче.

Эмбер плачет. И ей действительно становится легче.

Крыльцо гостиницы залито солнечным светом, похожим на лимонад – таким же светлым и ярким, только теплее, намного теплее. И если тёплый лимонад та ещё мерзость, то солнечный свет без тепла даже представлять неохота.

Эмбер проводит рукой по рулю.

В глазах щиплет, и списать это на ветер не получается, ведь она даже не едет, просто стоит, но суть в том, что она больше не собирается строить из себя несгибаемую. Если холодная вода хочет сомкнуться над ней, пусть смыкается, всё равно это только на время: рано или поздно инстинкт самосохранения заставит тело устремиться к поверхности, заставит руки и ноги работать, чтобы позволить лёгким снова вдохнуть свежего воздуха.

Успеет ли она вынырнуть к тому времени, как задерживать дыхание станет совсем невозможно, или вместо свежего воздуха нахлебается холодной воды? Время покажет.

Пристегнув к багажнику сверкающего мотоцикла полупустой рюкзак, Эмбер прикручивает туда же свой самокат. Искорёженный – и выпрямленный. Потерянный – и найденный. Она пытается уложить его как можно компактней, потому что есть вещи, которые просто невозможно оставить и бросить.

Есть вещи, которые просто невозможно забыть.

«Девочка с самокатом», – говорил ей Калани. Это она – девочка с самокатом.

«Девочка с самокатом, – говорил ей Калани, – ты никогда не будешь одна».

Сейчас, когда Дженни уехала, Джонни остался с Кристофером (она могла бы жить с ними, пятое колесо), Лилит живёт собственной жизнью (хотя ничего ей и не обещала), а Калани погиб; когда она сама оставила за спиной и лучшего друга из своего прошлого, и того, в кого он со временем вырос, – сейчас, когда Эмбер осталась без всех, кто ей дорог, она как никогда ясно понимает: Калани ей не соврал.

И суть даже не в том, что с ней всегда будет его мотоцикл или розовый шлем Вика, который она так и не сумела оставить. И не в том, что к багажнику по-прежнему привязан её самокат. Суть в том, что с ней всегда будут её воспоминания, в том, что все её близкие всегда будут жить в её сердце, а ещё в том, что даже если бы это было не так, она всё равно никогда бы не осталась одна.

Наедине с собой – да. Но не одна.

– У меня всегда буду я, – говорит Эмбер, снимая с руля ярко-розовый шлем и аккуратно застёгивая его под подбородком.

Может быть, она отправится на поиски – не своего отца, потому что она от него не зависит, и не своего места, потому что её место везде, где она есть, но чего-то ещё, чего-то другого… А может быть, нет. Может быть, она поедет без цели. Может быть, она отыщет Дженни, как Ренли, пусть и боялась когда-то стать для неё чем-то вроде собаки. Может быть, она отправится на острова – и найдёт черепаху, которая их охраняет, или человека, родившегося в жерле вулкана, или…

Это совершенно не важно.

Потому что впереди у неё свой собственный путь. Пока не ясно, какой он – длинный, ухабистый и безопасный или короткий, асфальтированный и полный живых мертвецов, но, главное, – он только её.

И её самокат, пусть даже он привязан к багажнику, для этого пути идеально подходит.