Дарёна Хэйл - Девочка с самокатом [litres]

Сливаться с серой стеной для неё, конечно, было изначально бесполезным занятием.

Равно как и пытаться понять, чем Вик мог насолить любому «уважающему себя родителю». Ей – да, ей – понятно, тут даже долго думать не надо, но она – это она, и то это было давно, но при чём тут семья? Своего отца Вик не предавал, и не запугивал, и не смотрел на него презрительно, и, наверное, даже не игнорировал. Тогда – почему?

Ответ не заставил себя ждать.

Потому что Вик не смог. Не победил. Нет, даже не так. Потому что Вик своими руками отдал свою победу. Смалодушничал. Опозорил.

А ещё, но это Эмбер додумала уже сама, догадалась, сделала выводы – потому что Вик стал обузой. Потому что он травмирован и травмирован сильно, потому что восстанавливаться ему придётся очень и очень долго, и ещё неизвестно, сумеет ли он прийти в себя полностью. Там, в прошлом мире, в мире до Апокалипсиса, может быть, и сумел бы, а вот нынешняя медицина – совсем другой разговор, и сын в инвалидной коляске старосте их Городка совершенно не нужен. Равно как и сын с не до конца восстановившимся зрением – врачи могут и ошибаться, прогнозируя лучшее.

В любом случае Вик больше не нужен. Ведь денег-то он не заработал, не решил для отца всех проблем, и даже больше того – сам стал их верным источником.

Руки Эмбер сами по себе сжимаются в кулаки каждый раз, когда она вспоминает об этом.

Если бы отец Вика стал зомби, она переехала бы его не задумываясь.

– Точно уверена? – Лилит, словно почувствовав поднимающуюся внутри неё ярость, успокаивающе гладит Эмбер по руке.

Эмбер не дёргается. Ей отчаянно не хватает тепла.

– Насчёт денег? Конечно.

– Нет. – Лилит улыбается, но улыбка выглядит натянутой. Неестественной. Грустной. – Насчёт того, что уедешь. Оставишь его.

Это тяжело, но это совершенно необходимо. И давлением ничего не изменишь. Собственно, здесь вообще ничего ничем не изменишь, и пусть в окончательный приговор её мысли оформились только сейчас, но не то чтобы Эмбер сделала выбор и приняла решение… Она всегда это знала. Никакого другого выхода нет. Не может быть никакого решения и никакого выбора, просто потому, что её путь – единственно правильный.

– Ты хочешь меня разжалобить? – спрашивает она без агрессии, но твёрдо, как будто бы Ренли оскалил клыки, показывая, что подходить к нему ближе не стоит. – Пытаешься разбудить мою совесть?

Лилит не боится, конечно. Она смотрит Эмбер прямо в глаза (отражение в чёрных зрачках выглядит потерянным и несчастным, но вместе с тем совершенно точно живым, уверенным, не собирающимся сдаваться и отступать).

– Нет. – Голос Лилит удивительно мягок, словно она не с Эмбер говорит, а объясняет Давиду, почему не стоит есть шоколад, срок годности которого закончился двадцать два года назад. – Я просто не хочу, чтобы потом ты ненавидела себя за то, что оставила человека, которому была нужна.

– Я нужна и себе тоже.

В этом вся суть.

Теоретически – только теоретически – Эмбер может остаться с Виком: потому что когда-то они были друзьями, потому что они перестали ими быть из-за совершеннейшей глупости, потому что, пытаясь сделать ей больно, Вик делал больно себе самому, потому что он всё ещё готов сделать ради неё всё что угодно, и в девятнадцати из двадцати затёртых до дыр книжек в магазине Хавьера эта история закончилась бы тем, что главные герои попытались бы исправить то, что сломали.

На практике девятнадцать из двадцати книжек в магазине Хавьера распадались на странички примерно тогда, когда Эмбер дочитывала их до середины, такими они были ветхими, и ни разу в жизни она не ощущала себя главной героиней. Ни разу.

Единственное, что приходит ей в голову, это та самая книжка про Казана, которая сейчас хранится у неё в тумбочке. Полуволк-полусобака до самого конца так и разрывался между любовью к человеку и тягой к свободе, и даже относительно открытый финал ясно давал понять: так будет всегда. Каждый день он будет бегать от хозяйки к своей волчице и обратно. Каждый долбаный день.

Эмбер не хочет превращаться в Казана. Она не хочет разрываться между тем и этим, между одним и другим. Она хочет чего-то одного. Раз и навсегда.

Она не собирается ничего исправлять. Бесконечно жаль и бесконечно грустно, конечно, но топтаться на крохотном пятачке, воскрешая прошлое, – это не к ней.

Может быть, Лилит права, и она действительно нужна Вику, но она нужна и самой себе. Целой. Живой. Вся. Полностью. Без попыток посвятить свою жизнь кому-то, кто несколько лет планомерно пытался её отравить, без попыток посвятить своё настоящее воскрешению прошлого. Вообще без попыток посвятить своё что-либо кому бы или чему бы то ни было.

Быть своей собственной – абсолютно нормально. Ненормально по доброй воле бросаться в отношения, от которых может быть немало хорошего, но вместе с тем всегда будет память о боли, предательство и унижение, и всегда будет страх, что через минуту ударят.

Она заслуживает лучшего. И Вик, кстати, тоже.

Меньше всего на свете ему нужна её жалость.

И потом… Люди, может быть, и меняются, но другие люди имеют полное право не дожидаться, пока эти изменения произойдут. Она сделала всё, что могла: вытащила Вика из города живых мертвецов, передала его с рук на руки тем, кто о нём позаботится, оставила ему половину выигрыша, которую он сможет использовать для лечения и жизни потом, когда всё закончится. И исчезла. Ну или пока что решила исчезнуть, и для него это тоже наверняка будет к лучшему.

Хотя… Решать за других – занятие неправильное, неблагодарное, но уехать будет к лучшему для неё, и никаких других вариантов здесь нет.

Эмбер может сделать только одно: сжать тёплую руку Вика в своих ладонях и осторожно поцеловать его в лоб, не обращая внимания на то, какой болью простое действие отдаётся в душе.

– А что насчёт второй половины твоего выигрыша? – спрашивает Лилит. По ней видно: она ни секунды не сомневается в том, что Эмбер не собирается оставлять эти деньги себе.

– Калеи, – отвечает Эмбер. – На самом деле, это правильнее было бы назвать первой половиной, потому что… Потому что когда Калани укусили, – она запинается и несколько секунд собирается с духом, чтобы продолжить, – Калеи была моей единственной причиной не сдаться.

Губы Лилит чуть дрожат.

– Ты не одна, для кого эта девочка так много значит. Когда Калани… – Она сглатывает, не договаривая, и торопливо перебивает саму себя: – Я решила, что будет правильнее забрать её к себе. У неё никого не осталось.

Эмбер прижимает руку к груди.

– Ей будет весело вместе с Давидом, – говорит она, и голос у неё прерывается.

– Да… – Лилит кивает. – Я уже послала за ней. Путь неблизкий, но Нина и Марк привезут её, я уверена. Всё будет хорошо.