Дарёна Хэйл - Девочка с самокатом [litres]

Неважно, как. Непонятно, зачем.

Шаги мертвецов кажутся неровными даже на слух. Кто-то из них подволакивает ногу, кто-то шумно сталкивается с остальными. Что-то хлюпает и с чавкающим звуком ударяется об асфальт, словно от гниющей плоти то и дело отваливается всё, что больше не может держаться. Жизнь больше не сшивает воедино эти мышцы и кожу, не наполняет кровью артерии, не заставляет стучать сердце за полосками рёбер. Рёбра могут торчать наружу под жутким углом, кровь может вытечь хоть вся, никто этого и не заметит, облезшая кожа может трепетать на ветру, словно флаг.

Эмбер стискивает зубы. Она не оглядывается.

Не оглядывается, не оглядывается, не огля…

Она спрыгивает с самоката, чтобы перескочить через упавшее дерево. Дека прокручивается вокруг оси и снова возвращается на своё место – у неё под ногами. Самокат выглядит в тысячу раз более разумным, чем мертвецы, потому что пару секунд спустя Эмбер слышит звук удара.

Кто-то врезался.

Возможно, одним зомби меньше.

Она снова разгоняется. Нога прикасается к щербатому асфальту так часто, что подошва кроссовки, кажется, вот-вот задымится, а ветер, дующий прямо в лицо, всё-таки срывает из глаз пару слезинок, но здесь и сейчас, в этот абсолютно определённый и вместе с тем бесконечный момент, неожиданно даже для себя самой Эмбер чувствует себя стопроцентно живой.

Зрение. Слух. Осязание – знакомые очертания руля под ладонями, мягкие прикосновения к телу футболки и чуть более жёсткие – джинсов, крепкая хватка манжет на запястьях. Запах кожаной куртки. Ток крови по венам. Безумный стук сердца. Шумный свист воздуха – сквозь ноздри, по дыхательному пути, прямо в лёгкие. Вдыхать нужно носом, выдыхать нужно ртом. Эмбер не помнит, где именно прочитала об этом, но сейчас это неважно.

Мир вокруг – пронзительный, кристально ясный. Знакомый и никогда не виденный прежде – одновременно.

Разве у ёлок вокруг были такие зелёные ветви? Разве стволы берёз сияли такой белизной? Птицы – пели так громко? Автомобили… Разве раньше здесь были автомобили?

Эмбер судорожно выдыхает. Она ныряет в сторону, направляет самокат вправо, едва успевая уклониться от огромного, сверкающего, как на картинке, пикапа, и, запрыгнув на чудом сохранившийся здесь бетонный бордюр, проезжает по нему. Филигранно, как артистка из цирка, в котором она никогда не была. Не хватает только цветного трико, как на старых открытках.

Хриплый рёв сзади сменяется оглушительной тишиной.

Ну, если только звук мотора можно назвать оглушительной тишиной, потому что пикап продолжает урчать, а вот зомби больше не слышно. Если скорость достаточно большая, если препятствие достаточно крепкое… Эмбер решается оглянуться.

Все три мертвеца лежат на земле.

Двое из них не шевелятся. Больше того, издалека это смотрится так, будто бы их не двое, а как минимум четверо: от удара ветхие тела развалились на части. Третий – крепче, он ещё пытается подняться, но тот, кто за рулём, резко открывает дверцу прямо навстречу оскаленной пасти. Достаточно пары движений туда и сюда, чтобы тело, и без того давно уже мёртвое, умерло окончательно.

Достаточно пары движений для того, чтобы Эмбер сбросила оцепенение и ринулась прочь.

Тот, кто за рулём, что-то кричит ей вслед, но – кем бы он ни был – Эмбер не собирается останавливаться.

О том, что пикапу достаточно развернуться и пару раз газануть, чтобы в два счёта догнать её, Эмбер не думает. Адреналин гонит её вперёд – до тех пор, пока пронзительно-яркий мир не начинает тускнеть перед глазами, превращаясь во всё то, что она уже видела тысячу раз.

В аптеке мистер Льюис, сухонький старичок в огромных очках, медленно отвешивает ей всё необходимое.

Эмбер следит за его морщинистыми руками, за пальцами, покрытыми старческой «гречкой», и думает о том, каким вообще образом ему удалось пережить Апокалипсис. Мистер Льюис выглядит так, будто и в те времена уже ходил с палочкой, согнувшись, не в силах совладать с лёгким тремором рук, и, сколько ни старайся, не получится представить его удирающим от бешеных зомби (возможно – удирающим от бешеных зомби на самокате).

С другой стороны, его вполне можно представить заколачивающим двери и окна своего дома, чтобы переждать всё самое страшное. Или прячущимся в убежище-бункере, о которых Эмбер рассказывали те, кто постарше.

Самым простым вариантом, конечно, было бы спросить напрямую, но она уже который раз не решается. Ответом на прямой вопрос будет в лучшем случае получасовая исповедь поучительным тоном, в худшем – рассуждения о том, какая теперь ужасная молодёжь, как мало Эмбер знает об истории появления живых мертвецов и как он был бы счастлив ни за что на свете не обслуживать таких покупателей.

Поэтому Эмбер молчит.

Глядя на сухую ромашку – в пакетике перемешались листья и лепестки, грязно-белое крошево вместе с зелёным, – в своих мыслях она заново проезжает по короткой дороге, и каждый новый мысленный раз отличается от предыдущего. Иногда зомби нет – нет совсем, иногда их намного больше, чем действительно было, иногда она уходит от них, иногда они её догоняют.

Никто не знает и не может сказать, каково это – стать живым мертвецом. Те, кто прошёл короткий путь от укуса до заражения (хотя порой он совсем не короткий – иногда обращение занимает несколько дней), уже ничего не расскажут, а другим остаётся только догадываться. По телевизору говорят: учёные всё ещё работают над тем, чтобы найти лекарство, выдумать какую-нибудь сыворотку, остановить заражение, но люди перед экранами только смеются. По большому счёту, они научились жить с этим.

«Я не помню другого мира», – бормочет мать, глядя в окно.

«Нет никакого другого мира», – говорит Хавьер, рассматривая товар прежде, чем выставить его на прилавок.

– В наши времена… – неодобрительно косится на неё мистер Льюис.

Эмбер не слушает.

Она, в общем-то, знает всё, что он может сказать. По её растянутой чёрной футболке не проехался только ленивый: на груди у футболки потрёпанный рисунок – зомби с торчащими наружу мозгами и надпись «Жду Апокалипсиса». Футболка куплена в секонде, её хозяин, скорее всего, погиб прямо во время того, чего ждал, и Эмбер кажется, что в этом есть свой шик и ирония судьбы – куда без неё! – но окружающие как один считают, что её майка оскорбляет память погибших, а сама она слишком легкомысленно относится ко… всему.

Настолько легкомысленно, что ездит в аптеку по короткой дороге.

И без оружия.

Мистер Льюис говорит что-то ещё, но смотреть на разноцветные домотканые мешочки, в которые он заворачивает травяные сборы от кашля и головной боли, куда интереснее, чем слушать его дребезжащий, постоянно повышенный голос. Возможно, он примет такое внимание к товару за недоверие, а такое невнимание к словам – за неуважение, но Эмбер почти всё равно. Она сгребает мешочки в рюкзак, бросает сверху валерьянку, тампоны и аспирин и взамен протягивает мистеру Льюису несколько мятых купюр вперемешку с монетами.