Дарёна Хэйл - Девочка с самокатом [litres]

Немного волнения.

Мир снова начинает казаться яснее.

Сцепив пальцы в замок, Лилит опускает руки на стол.

– В Столице, – говорит она (и хотя, по сути, у них не осталось столицы, как не осталось и самого государства, Эмбер её понимает), – мы начинаем новый проект. Шоу для телевидения и спортивные состязания для тех, кто просто пришёл посмотреть.

– Гонки на самокатах? – усмехается Эмбер.

Всё это странно, до одури странно. Всё это, наверное, происходит не с ней. Кому нужны такие глупые гонки, кому нужна она сама на своём самокате?

– Не только, – улыбается Лилит. – Кто-то на самокате, кто-то на мотоцикле, кто-то на велосипеде, а кто-то пешком. У кого как получается.

Ещё более странно.

– И в чём тогда смысл? – Человек на мотоцикле легко обгонит всех остальных. Никто не станет платить за то, чтобы это увидеть. – Должно быть что-то ещё.

– Ты умная девочка, Эмбер. – В словах Лилит слышится одобрение, но глаза снова становятся холодными и отстранёнными. Ничего личного, просто торговля. – Здесь действительно есть что-то ещё.

Эмбер сглатывает.

Она слышит, как в соседней комнате стучат часы, и слышит, как в этой комнате мать барабанит по подоконнику.

– Что же?

– Зомби. – Лилит снова произносит это легко. Наверное, даже слишком легко. – Это будут гонки от зомби.

Пока Эмбер, раскрыв рот, придумывает, что бы ответить, королева поднимается с шаткого стула.

– Завтра я уезжаю. Если ты согласишься, то поедешь со мной. Если нет… – Теперь уже она пожимает плечами.

Если нет, мысленно договаривает Эмбер за неё, ты останешься здесь. И этого «здесь» оказывается более чем достаточно для того, чтобы первое, импульсивное «нет» превратилось в «почему бы и нет».

– Я подумаю, – говорит она тихо.

Лилит улыбается.

Весь вечер Эмбер делает так, как и обещала. Она думает, думает, думает, но ничего толкового не приходит на ум. Остаться здесь – это остаться здесь, где никогда ничего не изменится; уехать отсюда – это получить шанс добраться до моря, узнать что-то новое, снова почувствовать ту невероятную ясность… Или умереть от рук живых мертвецов. От их зубов.

От их отвратительных зубов, торчащих из их отвратительных перекошенных ртов.

Эмбер не знает, что делать.

Она думает, что это глупо (а ещё смешно и по-детски), но всё же загадывает: если мать будет против, если она начнёт кричать и ругаться, то решено – Эмбер едет куда угодно, хоть в Столицу, а хоть на край света.

Но мать лишь пожимает плечами.

С отсутствующим видом она смотрит в окно, и это не то напускное равнодушие, за которым многие прячут свою горечь, или ревность, или страх, желая показаться сильными и неуязвимыми, желая дать кому-то шанс сделать свой собственный выбор. Собственно, это равнодушие даже не напускное, оно самое что ни на есть настоящее.

Выбор может быть любым, ей наплевать.

Ей плевать, будет ли Эмбер удирать от разьярённых зомби за деньги на радость толпе.

И самой Эмбер, в общем-то, тоже.

На следующий день она говорит Лилит да.

Из окна пикапа всё выглядит не так, как с колёс самоката.

Видно выше и дальше, не нужно смотреть под ноги и выискивать ямы, и держаться за руль тоже не нужно – машину ведёт Лилит. В огромных тёмных очках, скрывающих половину лица, с растрёпанными волосами, несмотря на седую прядь в них, она кажется совсем молодой, и эта мнимая молодость никак не вяжется с исходящей от неё аурой силы.

Эмбер никак не может понять, нравится ей Лилит или нет, никак не может сообразить, что она за человек и как о ней следует думать.

Хавьер, когда они заехали попрощаться, только причмокнул языком и покачал головой, но не стал объяснять, что это значит. Эмбер будет скучать по Хавьеру.

– Уже жалеешь? – спрашивает Лилит, когда они выезжают из Городка.

Эмбер качает головой.

– Пока ещё нет.

Это правда. Может быть, она пожалеет – потом, но до «потом» ещё далеко, и самокат лежит в грузовой части пикапа, прикрытый брезентовый тентом, и рядом с ним лежат её вещи. Их мало. За четыре года, прошедшие после той истории с выбрасыванием одежды в помойку, Эмбер так и не смогла убедить себя в том, что хранить что-то у себя дома – вполне безопасно, а если негде хранить, то бессмысленно и покупать. Две пары джинсов, несколько немарких футболок, байковая рубашка – мужская, похожая на ту, что когда-то досталась ей от отца, удобная жилетка с карманами, носки и бельё, но никаких лифчиков, потому что они только стесняют движения, а ещё ботинки, зубная щётка и любимая кружка – тёмно-зелёная, с распускающимся у ручки ядовито-алым цветком.

Лилит пообещала, что ей выдадут всё остальное: от шампуня и мыла до книг.

Больше того, она улыбнулась как змея-искусительница: «Ты сможешь сама заработать и получить всё, чего только захочешь».

– Хорошо, – говорит Лилит, – что я нашла тебя здесь.

– Ты не искала специально?

– Нет. – Она усмехается. – То есть вообще-то да. Сын вашего старосты, говорят, был не прочь поучаствовать, только его успели увезти до меня.

Эмбер вопросительно поднимает брови.

– До тебя?

– Ты же не думаешь, что я занимаюсь всем этим одна, правда, Эмбер? Нас много – организаторов, агентов, как хочешь. И сейчас мы все были заняты тем, что искали людей.

– Мало желающих?

Она спрашивает просто так, потому что, ну, в самом деле, не может же она быть единственной, кто не против попробовать, ведь, как бы ни истощило себя человечество, на Земле всё ещё достаточно много людей – и по меньшей мере половина из них должна быть куда рисковее, чем она. Она спрашивает просто так, но Лилит неожиданно мрачнеет, уходя от ответа.

– Ну, – только и говорит она, выворачивая руль, чтобы войти в поворот, – ты ведь понимаешь, что это не шутки. Понимаешь же, да?

Эмбер пожимает плечами. Она и не говорила, что всё не всерьёз, даже и не думала принимать это за шутку.

– Мне просто казалось, что достаточно развесить десяток объявлений в Столице – и желающих будет хоть отбавляй!

Лилит чуть расслабляется. Её бледное лицо снова выглядит спокойным.

– Может, и так, – отвечает она. – Но где ты видела работу, на которую берут всех подряд?

– Ясно. – Эмбер серьёзно кивает. – Чтобы пройти отбор, нужно заставить зомби врезаться в машину организатора. Я поняла.

Они обе смеются. Смех у Лилит тоже королевский: низкий, хриплый, приятный, и Эмбер даёт ему отзвучать. Только когда он стихает, она задаёт свой вопрос:

– Так что насчёт Вика?

– Сына старосты? Я же сказала, кто-то забрал его до меня. Это даже к лучшему, – говорит Лилит, взмахивая затянутой в перчатку без пальцев рукой, и поясняет: – Как видишь, у меня в машине только два сиденья и кузов, так что если бы этот ваш Вик поехал бы вместе со мной, тебе пришлось бы трястись где-то там со своим самокатом.