Дикон Шерола - Союзник

— Оленька, деточка моя, — наконец произнес Вайнштейн, и Дмитрий уловил в его тоне старческие нотки. — Кроме того, что я — наполовину кайрам, у меня есть еще одна тайна, о которой никто не знает. На самом деле я уже очень стар. Я тебе в дедушки гожусь, милая. Мне восемьдесят три года, и в моих глазах ты — невинный очаровательный ребенок, совсем еще девочка.

— Восемьдесят три года? — пораженная Оленька уставилась на Альберта, не веря своим глазам.

— Восемьдесят три, моя хорошая. Ты видишь только мою оболочку, которую я вам показываю.

— Боже мой, — девушка наконец выпустила врача из своих объятий. — Но как же так? Я думала, вам не больше сорока. Я думала, что вы… Что я… О Господи! Но я люблю Вас.

— И я люблю Вас, Оленька, но только как внучку, — Альберт поразительно спокойно продолжал разбивать сердце несчастной девушки, стараясь не прислушиваться к ее энергетике. — Теперь идите, моя дорогая. Нам с Дмитрием еще нужно подготовиться к вылазке.

— Да, конечно, извините, пожалуйста, — пробормотала Оленька и, как ошпаренная, выскочила из кабинета. Какое-то время Лесков молча наблюдал за врачом, который вернулся к своей работе, после чего с иронией поинтересовался:

— И для всех тебе восемьдесят три года?

— Нет, — буркнул Альберт. — Для тех, кто мне нравится, мне тридцать восемь. Надеюсь, ты не собираешься меня осуждать?

— Как я могу…

После этого небольшого инцидента, Дмитрий и Альберт направились в комнату, в которой держали Руслана Гаврилова. Вайнштейн продолжал сомневаться в том, что от Одноглазого может быть какая-то польза, но как и в случае с Эриком, Лесков оставался непреклонен. Он полагал, что раз парень сумел добраться до Петербурга, то до Адмиралтейства и подавно дойдет. К тому же они по-прежнему не знали, к какой разновидности относится этот полукровка, и в чем проявляются его способности. Но если Руслан выжил, даже побывав в зубах «костяного», он мог быть гораздо полезнее, нежели все здешние солдаты вместе взятые.

— Ну наконец-то! — вырвалось у Руслана, когда дверь отворилась, и комнату вошли Дмитрий и Альберт. — Я уже решил, что вы передумали брать меня с собой. Уже скоро выходить надо, а вас все нет!

— Неужели в нашей группе все же есть человек, которому так не терпится погибнуть? — без тени улыбки пошутил Лесков.

— Нет, Димон, не погибнуть, а отомстить «процветающим», — ответил Руслан. — Господи, если бы ты только знал, как сильно я хочу поквитаться с этими уродами. Я дошел до Петербурга лишь потому, что меня гнала сюда ненависть.

— Ты дошел потому, что являешься полукровкой, — не выдержал Альберт. — И не надо грести всех богачей под одну гребенку. Если хочешь знать, до всего случившегося я тоже был довольно не бедным человеком.

— По меркам «процветающих» ты был бедным, — парировал Одноглазый. — Иначе бы тебя позвали на Золотой Континент. А вот если бы ты владел корпорацией или, к примеру, торговал нефтью, которая тебе нахрен не принадлежит, тогда да!

— Сейчас это уже не имеет значения, — услышав про нефть, Дмитрий предпочел вмешаться и перевести тему. — Что касается вылазки, Руслан, я еще раз повторяю — никакого героизма и неподчинения. Мне не нужны бессмысленные жертвы отважных дураков. Действуем четко по плану.

— Откуда у тебя эта любовь к планированию? — усмехнулся Руслан — Ты ведь тоже детдомовский, а заливаешь похлеще «процветающих». Надо действовать по обстоятельствам, а не по плану, потому что у «костяных» планов нет. У этого ползучего дерьма вообще ничего нет, кроме желания набить свое брюхо. В любом случае я готов идти в самую опасную зону. Ты сам видел, стреляю я метко. Лучше вашего хваленого Бехтерева. Я думал, он у вас самый продвинутый, а по результатам тренировок получается, что я. Правильно?

— Тренировочный зал и поверхность — не одно и то же, — Дмитрий решил не поощрять это бахвальство. — В отличие от тебя наш хваленый Бехтерев умеет воевать. До меня кстати дошли слухи, что у вас с ним какие-то разногласия. Так вот, чтобы на поверхности вел себя нормально. У меня нет времени заниматься вашим детским садом.

— А причем здесь я? Это Бехтерев провоцирует. Высокомерный, как павлин. Спроси, кого хочешь: на последних тренировках я стрелял лучше всех в группе, а он постоянно меня унижал. Докапывался до всего. Я понимаю, что он — не абы кто и заслуживает быть инструктором, но я тоже не позволю о себя ноги вытирать. Остальные пацаны стремают ему что-то сказать, а я вот молчать не собираюсь.

— Руслан, ты меня услышал, — в голосе Дмитрия послышались стальные нотки, и он первым покинул комнату.

— Что он на меня наезжает, пусть с Бехтеревым разбирается, — еле слышно произнес Гаврилов, обратившись к Альберту.

— Не вздумай меня впутывать в ваши истории, — отмахнулся врач. — Иван и вправду не самый простой в общении, но и ты тоже нашел чем хвастаться. Все полукровки отличаются меткостью, но даже среди них есть те, кто заметно выделяется. Вот если бы ты побил рекорд Фостера, тогда бы мог хвастаться.

— Кто такой Фостер? — заинтересовался Руслан.

— Ты с ним сегодня встретишься, только пообщаться вам вряд ли удастся. Он будет находиться под внушением — уж очень проблемный парень.

— Чокнутый что ли?

— Я не сказал, что чокнутый. Я сказал — проблемный.

Что касается «проблемного», то того уже вывели из камеры и сейчас вели по коридорам. Его сопровождала группа солдат, в числе которых находились Кирилл Матвеевич и Алексей Ермаковы. И отец и сын заметно нервничали перед предстоящей «прогулкой», и за несколько дней до нее сильно поссорились. Выяснилось, что Кирилл Матвеевич, узнав, что его сын отправляется наверх, попытался было «замолвить словечко», чтобы парня не допустили. И когда до Алексея дошла подобная новость, он почувствовал себя уязвленным. В данный момент отец и сын все еще особо не разговаривали. В общих беседах с другими солдатами, они нехотя перебрасывались парой слов между собой, но на деле Алексей все еще демонстрировал отцу свою обиду.

В присутствии Фостера солдаты погрузились в гробовое молчание. Тишину нарушали лишь тяжелые шаги да редкое покашливание одного из охранников, который подхватил простуду. И в этот раз даже их обычно разговорчивый узник с момента выхода из камеры не проронил ни слова. Мерзкая лисья ухмылка исчезла с его лица, взгляд сделался острым и каким-то затравленным. Казалось, что до Фостера наконец дошло, в насколько плачевном положении он находится, и теперь парень походил на человека, которого ведут на виселицу.

Эрик и впрямь понимал, что каким-то образом «откосить» от предстоящей прогулки у него не получится. Оставалось только надеяться на свои способности и милость ненавистного Лескова, который пригрозил ему внушением. Мысль о том, что он, Эрик, станет безмозглой марионеткой Дмитрия, вызывала и ярость и страх одновременно.