Марцин Подлевский - Прыгун

– Мне очень жаль, – сказал врач Лазури. – Это исключительный случай. В принципе такое практически не встречается. Ничтожно малый процент младенцев…

– Не рассказывайте нам о процентах, – прервал его Патрик Грюнвальд, сжимая руку сидевшей рядом своей контрактной жены Мелиссы. – Просто скажите то, что собираетесь сказать.

– Мы не можем вживить ему основу персоналя. Его организм отвергает любое вмешательство, как будто его тело не желает мириться ни с чем механическим, – врач коснулся клавиатуры простого компьютера с проектором, и на экране за его спиной появилась двухмерная картинка, изображавшая в разрезе организм ребенка с обозначенными полями биомеханического доступа. – Мы пробовали простое контактное вживление и еще более простые наноинъекции. И каждый раз одно и то же. Можно лишь поставить порты доступа… но они ни к чему не будут вести.

– Но ведь часть зародышей персоналя должна быть передана в процессе оплодотворения… – начала Мелисса, но тут же замолчала, увидев, что врач кивает.

– Естественно, вы правы. Персонали созданы таким образом, чтобы наше вмешательство в их установку было минимальным. Они являются частью наших организмов и поэтому передаются уже с семенем отца, а позже, во время беременности, используют ресурсы, поставляемые персоналем матери. Так их задумывали. Но, насколько я помню, вы пользовались услугами Банка генов. Это несколько меняет дело…

– Мы не можем иметь детей, – сухо пояснил Патрик. – Я полностью бесплоден, так что мы решились на генотрансформацию моего семени.

– И, как я понимаю, вы воспользовались Банком, поскольку хотели, чтобы гены, которые примут участие в процессе, происходили от ваших предков? Чтобы с их помощью генотрансформировать ваше собственное семя? Но зачем было так далеко заходить? Не лучше ли было воспользоваться генами вашего отца или хотя бы деда? Разве так не проще?

– Искин Банка обнаружил зачатки генетического порока, приводящего к бесплодию, у всех моих ныне живущих предков, – неохотно ответил Грюнвальд. – Если бы мы использовали гены моего отца, то наш ребенок так или иначе стал бы бесплодным. То же самое случилось бы, если бы мы использовали мои клетки для хромосомного набора. Все мои предки, которых я знаю, лечились от бесплодия. Я не хотел оставлять моему ребенку такое… наследие. После проведения тщательных симуляций искин счел, что нужно как можно дальше отойти в прошлое.

– И как далеко вам удалось добраться? Минуту… – врач взглянул на экран компьютера, вызывая конфиденциальную документацию. – На протяжении около трехсот лет система продолжала показывать генетический изъян, – проговорил он то ли про себя, то ли обращаясь к Грюнвальдам. – После определенного числа поколений экстраполяция уже невозможна, так же как невозможно добраться до конкретного предка. По достижении определенной границы оказывается, что почти все мы так или иначе состоим в родстве…

– Да, но тогда все получилось, – вмешалась Мелисса. – Искин Банка генов обнаружил, что семя уже есть, – быстро добавила она, не обращая внимания на неприязненный взгляд мужа.

– Не понял? – удивился врач.

– Это был один из трех образцов семени из Музея человечества, – выпалила Мелисса Грюнвальд, не замечая нервного шипения Патрика. – В музее имелось чистое, ничем не испорченное семя предка Патрика, еще с той мифической Терры. Ну, знаете, колыбели человечества, уничтоженной первой во время Машинной войны.

– Но ведь не могли же вы…

– Могли, – оборвал его Патрик. – При наших связях… сами знаете, доктор.

Врач тактично промолчал. О связях Грюнвальдов он уже слышал раньше, но не ожидал, что у одного из ведущих политиков Лазури столь длинные руки.

– Для нас это было исключительно важно. Мы знали, что наша фамилия не случайна, – продолжал Патрик. – Это не навязанная спецификация, а то, что называлось во времена до Империи «родовым именем». Понимаете? Мои предки были родом именно оттуда – с Терры. Одно из немногочисленных сохранившихся исторических преданий касается как раз моей фамилии и связанной с ней некоей великой победы, зафиксированной в анналах Терры. Поэтому мы и решились взять то семя и приспособить его к моему организму.

– Понятно. И тем не менее, согласившись на генотрансформацию, которая позволила вам воспользоваться столь… прошу прощения… старым семенем, вы пошли на определенный риск. Понимаю, что вы были вынуждены отвергнуть гены отца или дедов из-за имевшегося в них изъяна, но, хотя подобного рода… воскрешение наших предков, естественно, дело благородное и поддерживаемое Лазурью… – путался в словах врач, пытаясь затереть неприятное впечатление. – И все же семя, о котором мы говорим, было… в общем, полностью чистое и лишенное зародышей персоналя.

– То есть?

– Вы рассчитывали, что ассимилированное вами в процессе генотрансформации семя передаст часть ваших генов. Вы желали также передать таким образом зачатки своего персоналя. Вот тут-то мы и столкнулись с проблемой. Образец отверг все биомеханические элементы, более того, зародыш не получил ресурсов персоналя матери. Механическая попытка введения персоналя в новый организм также окончилась неудачей.

– Он недоразвитый… Во имя Ушедших, он недоразвитый… – расплакалась Мелисса. Патрик схватил ее за руку, но женщина не успокаивалась.

– Что-нибудь придумаем, – сказал он, но жена не хотела его слушать.

– Он никогда не воспользуется Потоком! Не полетит на корабле… не сможет ничего купить или продать… Он не сможет даже нам позвонить… Он недоразвитый, Пат! Не говори, будто ты этого не понимаешь!.. Мое бедное дитя…

– У вас прекрасный здоровый мальчик, – возразил врач. – Персональ – это далеко не все.

– Да вы шутите! – взорвалась Мелисса. – Как мой сын будет жить? Он не сможет даже получить нормальное образование!

– Есть замещающие средства…

– Какие еще средства… что вы несете… вы не представляете…

– Прошу прощения, – прервал ее врач, – но я попросил бы вас успокоиться. В отличие от других родителей, которых постигла такая судьба, у вас есть все возможности обеспечить ребенку нормальную жизнь. В конце концов бывает и намного хуже: лихорадка Шмидта, вирус Модзелевского, стазис-нейронизация, послеглубинная болезнь…

– Дорогая… – Патрик присел рядом со все еще плачущей женой. – Послушай, что говорит доктор. Мы справимся, вот увидишь. Может, Миртон никогда не сможет воспользоваться компьютером, никогда не войдет в Поток, никогда не будет пилотировать корабль. Но это вовсе не значит, что мы перестанем его любить.