Марцин Подлевский - Прыгун

«Потом, потом, – обругал он себя. – Не сейчас. Я так с ума сойду».

– Доктор Гарпаго, – приветствовал его Грюнвальд.

– Здравствуйте, капитан.

– Пойдемте, – Миртон повернулся к гидравлической двери и, не став вводить код, разблокировал ее с помощью генодатчика. – Нужно взглянуть, насколько ценна наша добыча.

Дверь издала некое подобие тихого вздоха и ушла вверх. Какое-то мгновение они видели лишь царившую в трюме темноту, озарившуюся затем быстро зажигающимися лампочками. Часть из них тихо потрескивала – видимо, даже эта часть корабля пострадала, приняв на себя энергетический удар от разрушения правого борта прыгуна.

– Вот оно… – спокойно произнес Хаб Тански, показывая на лежащий на полу белый гроб. Доктор Гарпаго кивнул, ожидая действий капитана. Грюнвальд быстро шагнул вперед и присел рядом с выглядевшим уже вполне материальным грузом, из которого испарились остатки призрачной структуры.

– Именно на это пришла посмотреть Вайз? – уточнил Джонс. Миртон кивнул, глядя на выгравированные на белой поверхности непонятные символы. – Что там?

– Сейчас увидим, – ответил капитан, дотрагиваясь до бока контейнера. – Тански? Есть мысли?

– Похоже на человека, – заметил Хаб, освещая стекло в верхней части гроба, которое кто-то протер рукой. – Может, анабиозная камера? Черты лица не разобрать, но я рискнул бы утверждать, что…

Что-то щелкнуло. Все машинально попятились.

– Господин капитан, – простонал Джонс, но было уже поздно. Контейнер открывался, пробуждаясь к жизни. В нем зажглись лампочки, и изнутри пошел холодный туманный пар, похожий на спецэффект какого-то старого плоскофильма. Тански закашлялся, разгоняя ладонью быстро оседающую ледяную мглу.

– Человек, – прошептал Миртон. – Молодой мужчина, двадцать с чем-то лазурных лет.

– Нет, – возразил Хаб, склоняясь над лежащим и доставая пластинку своего персоналя. – Это Машина.

– Как…

– Минуту… тут видно довольно много символов машинного языка.

– Где?

– Везде вокруг этой, за неимением другого названия, «постели». Соответствующая символика наверняка есть и на самом теле, но я пока ее не вижу.

– Не может быть, – прошептал Гарпаго. – Он выглядит совсем как человек!

– Нет, – снова возразил склонившийся над телом Хаб. – Вовсе нет. Это старая ошибка Машин. Он слишком… как бы это сказать? Слишком красив. Побочный эффект создания полностью пропорционального экземпляра при идеальной состыковке каждого генетического элемента. Это идеал, к которому стремится природа. Такого не добиться даже посредством генотрансформации. Перед нами настоящий мистер Вселенная, господа.

– Уверен? – спросил Грюнвальд.

– Кроме того, у него на лице пленка или нечто в этом роде. Не могу себе представить, чтобы людей запечатывали в пленку, – заметил Тански. – Это также означает, что данный экземпляр никогда не приводился в действие. Момент… – компьютерщик взглянул на соединенный с Сердцем модуль персоналя. – Искин корабля утверждает, что, вероятно, можно запустить нашего приятеля, сняв пленку и нажав на определенную часть обнаженного лица. Логичное, изящное решение. О, великолепно, уже есть и название.

– Да вы шутите… – прохрипел Гарпаго.

– Нет, все просто. В конце концов, это старый машинный язык, без всякого шифрования. Он доступен каждому в Потоке – склонения, символы, ряд из нулей и единиц. На нем до сих пор основывается часть современного программного обеспечения. Так что машина имеет обозначение… Автономно-Репрограммная Система-Индивидуум класса D. Предполагаю, что класс D – обычный машинный разряд, – Хаб с явным удовольствием спрятал карточку персоналя. – Знаете про деление на разряды? – Все молчали, так что он продолжил: – Первый разряд для машин с уровнем насекомых, второй – зверей, а третий уже почти с человеческим. Нынешнее производство машин основано именно на кастрированных «тройках» – если кто-то решится обзавестись чем-то таким, за что в некоторых отсталых системах его могут линчевать, – он откашлялся. – Предполагая, что А означает единицу, В – двойку и С – тройку, тут мы имеем четверку. Предлагаю ее не включать – по интеллекту она равна нам, а может, даже и превосходит. Машинный риск в чистом виде, некастрированный искин, облеченный в тело. Бомба с часовым механизмом.

– А что значит «автономно-репрограммная»? – вмешался Миртон. Хаб пожал плечами.

– То самое, что вы думаете. Это самая совершенная форма Машины – автономная, поскольку она полностью независима от навязанного программного обеспечения или управления извне, и репрограммная, поскольку ее искусственный интеллект предполагает обучение и изменение, даже установку собственного софта. Исключительно опасная чертовщина.

– Сколько она может стоить? – после некоторой паузы спросил Грюнвальд. Он не сводил взгляда с Машины, не в силах поверить, что на борту у него оказался забытый легендарный демон.

– Оценить вряд ли удастся, – сказал Тански. – Но наверняка немало. В соответствии с уголовным кодексом Альянса, это также смертный приговор для любого ее обладателя.

– Господин капитан… – еле слышно начал доктор, но Миртон его не слушал. Выдвинув микрофон, он нажал кнопку вызова.

– Хакль, слышишь меня?

– Да, капитан.

– Немедленно начинай передачу, – велел он, чувствуя, как с каждым словом его охватывает странный ледяной холод. – Во всех диапазонах. Наша локализация, сигнатура и так далее. Поймай Флот Зеро. Они должны к нам прилететь, причем вприпрыжку.

– Но…

– Скажи им, что у нас есть кое-что на продажу. Нечто невероятно ценное. Пусть возьмут с собой набитые юнитами чипы и спасательный корабль вместе с командой их прославленных кибермехаников. Когда все закончится, мы должны быть чисты как стеклышко. Поняла?

– Так точно.

– Приступай. Я возвращаюсь в стазис-навигаторскую. Конец связи, – он выключил микрофон.

В наступившей тишине слышалось лишь тяжелое дыхание Джонса.