Андрей Васильев - «Золото мертвых»

— Ага, — ведьма извлекла из сумочки тысячную купюру, положила на стол, а после, подумав секунду, даже подсунула ее под прибитую к столу пепельницу, чтобы ветер не унес. — Сдачи не надо! И — спасибо непосредственно тебе, красавчик. Слово даю — не забуду этого добра.

Речь шла не обо мне. О Ласло.

— Стоять, — негромко велел я, когда ведьмы почти вышли из заведения, и они послушно выполнили мой приказ. — Последний вопрос. Вас же не Марфа послала, верно? Это была просьба Воронецкой?

Я был уверен, что да. Как только мне стало ясно, чем именно эти двое занимаются, то у меня и тени сомнений не возникло по этому поводу. Ну в самом деле — на кой Марфе заниматься такой мелочовкой? А вот Стелле как всегда надо знать все.

— Впервые слышу эту фамилию, — прощебетала одна из них.

Вторая, та, что теперь ходила в должниках у аджина, промолчала, но я успел уловить совсем короткий подтверждающий кивок.

— Ну нет и нет, — развел руки в стороны я. — Тогда — пока. Брысь отсюда!

И, поддерживая меня, взревел мужик за столом, причем настолько громко и страшно, что я даже подскочил на месте от неожиданности. А Ласло, надо заметить, только расхохотался.

Девушки пискнули, глянули на нас и припустили вниз по улице, сверкая круглыми коленками и размахивая сумочками.

— Потеха! — пробасил бородач, почесав себя под мышкой крепкими ногтями. — Спасибо, мужики, славно посидел!

Он припечатал к столу пятитысячную купюру и тоже направился к выходу, попутно потрепав меня по плечу.

— Оборотень, — сообщил мне мадьяр, когда я присоединился к нему. — Мedve. Это по — вашему…

— Медведь, — хмыкнул я и отпил пива. — Что? Трудно не догадаться.

— Мне по душе их племя. — Ласло достал из кармана легких брюк портсигар, в котором обнаружились тонкие сигареты. — Оборотни грубы и прямы, это так, но зато всегда держат свое слово, причем независимо от того, кому оно было дано — другу или врагу. И всегда платят по счетам, что в наше время не меньшая редкость.

— В отличии от бабаек, — поддержал его я.

— Бабак, — поправил меня мадьяр. — Эти девушки станут именно ими, их души уже отданы Ночи, сего не изменишь. У них был выбор, кем стать — тюндерекой или бабакой, они его сделали.

— Много незнакомых слов — пожаловался я.

— В каждой женщине обитает непознанное. — Ласло щелкнул зажигалкой, затянулся сигаретой и выпустил ароматный дымок. — Но не каждая из них готова жить под Луной. Те, что решаются на это, имеют право выбрать, кем стать — тюндерекой, доброй знахаркой, помогающей людям, или бабакой, той, что несет в мир зло. По сути, это стороны одной монеты, но различие, согласись, есть.

— И еще какое.

— Но они все равно остаются людьми, — продолжил мадьяр. — Хорошими, плохими — но людьми. Потому я и проявил снисходительность, глядя на их мучения. А вот будь они босорками, то еще бы и от себя что — нибудь к чарам Абрагима добавил.

— А это кто такие? — жадно спросил я.

— Босорки очень плохие, — покачал головой Ласло. — Очень. В них людского не осталось, выжгли они его из себя. Для них чужие страдания как пища, они боль и страх пьют как вино. Да и кровью не брезгуют, если выдается возможность ее хлебнуть. Босорки — они… Как это… Живые мертвецы. Тело живое, а душа мертвая.

Однако, весело у них там, в Мадьярии. Нет, наши ведьмы все же получше будут. Стервы — это да. Но чтобы кровь пить? Хотя… Кто ее, Воронецкую, знает?

Но вообще — интересно получается. В каждой избушке свои погремушки, в каждой стране свои национальные особенности. Мир Ночи, похоже, далек от космополитизма, и это хорошо.

Тем временем к нам снова присоединился Абрагим, принесший несколько кружек пива и собравший по дороге деньги со столиков.

— Марфа, — проворчал он, плеснув себе водки. — У, я ей!

— Денек не подождешь? — попросил я его. — Давай ты завтра ей, а не сегодня?

— Зачем? — уставился на меня аджин. — Почему не сегодня?

— Хочу немного поразвлечься, — растянул губы в улыбке я. — У меня как раз с ней сегодня встреча, и эти двое — хороший аргумент для того, чтобы верховная ведьма стала чуть сговорчивей. Ты свое все равно не упустишь, а мне польза может быть.

Ну я немного приврал, разумеется, но ведь для пользы дела. Пора кое — кому дать хорошего пинка под зад, ибо надоело.

— Хорошо, — буркнул Абрагим. — Но тогда ты поможешь сыну моего друга.

— Не надо, — попросил его Ласло. — Так не надо. Я все расскажу, а Хранитель примет решение. Сам примет. Для меня это важно.

— Хорошо. — Аджин хлебнул водки, и довольно отрыгнул небольшой язык пламени. — Тебе жить.

— Минуя кучу подробностей, мы сразу можем перейти к главному, — предложил я. — Надо отыскать клад.

— Надо, — кивнул Ласло. — Очень надо.

— Мадьярия далеко, — заметил я. — Да и потом…

— Не надо ехать в Мадьярию, — перебил меня Ласло. — Клад здесь, в России. И в этом я вижу руку судьбы, она наконец — то повернулась к нашей семье лицом. Когда Абрагим позвонил мне и сказал, что здесь, в Москве, объявился Хранитель кладов, то я сначала ему даже не поверил. Не может быть таких совпадений. Потом обрадовался, но сначала не поверил.

— В этом мире все случается, — проурчал Абрагим. — Даже то, что кажется невозможным.

— Тогда все становится проще. — Я тоже достал сигареты. — Продолжай.

— Это богатый клад, — помолчав, произнес мадьяр. — Очень богатый. Тот, кто спрятал его, знал толк в золоте и камнях, он собрал много дорогих и редких вещей, причем некоторые из них очень, очень стары. Они все будут твои, такова плата за услугу, которую ты мне окажешь. Все, кроме двух — амулета в виде солнца и кольца с рубином. Они мои по праву. Эти предметы были украдены у моей семьи, и пока они в нее не вернутся, беды будут ходить за нами следом.

— Он не врет, — заметил аджин. — Ручаюсь за это. Ты получишь то, что он обещает, если поможешь ему. А мое слово нерушимо.

— Куш хороший, — признал я. — Но явно есть подвох, и, прежде чем я соглашусь, мне хотелось бы знать, в чем он.

— Тот, кто спрятал этот клад, был моим дядей, — помрачнел Ласло. — Наша семья насчитывает много поколений, и почти все в ней всегда служили Иштену, подателю света и тепла. Почему «почти»? Потому что иногда в ней находились те, кто отдавал свое предпочтение Эрдёгу, который противостоит Иштену. У вас это называется «бог» и «дьявол». Мой отец, как и его отец, выбрал свет, а вот дядя предпочел другой путь. Золото и власть для него значили больше, чем все остальное. Кончилось это скверно, настолько, что ему пришлось бежать из страны, и, убегая, он прихватил ценности, переходящие в нашей семье от отца к сыну с начала времен.

— Прямо вот так? — удивился я. — С начала времен?

— Именно, — очень серьезно подтвердил мадьяр. — Я не скажу, сколько именно веков этим предметам, но что они старше Рима — поручусь.