Юрий Никитин - 2039 [litres]

– Марго, мы на вас с Дианой и Аней сможем выиграть даже пару недель, чего не случилось бы, выпусти мы Лавра или Михаила. Вы можете прикинуться капризными дурами…

– Чего-чего?

– Прикинуться, – повторил я. – Ради дела… и шанса спасти наш прежний мир!.. Камнеломов лучше всех нас стрелял, Шенгальц лучший по выживанию, а вы можете сыграть таких женщин, какими вас видят все простейшие. И тем самым каждый внесет в победу по максимуму.

Она ответила с милостивым пренебрежением:

– Ладно, но только сперва Диану и Аню.

– Хорошо, – сказал я с облегчением. – А мы сутки-двое выгадаем на решение вопроса, который сейчас решили. Пусть думают, что все хотят выйти первыми, но боятся.

– Шеф, – сказал Уткин, – вы могли бы стать главой МИДа, но для вас это будет понижением.

– Статус аятоллы выше, – согласился Сокол.

– Все по местам, – распорядился я. – Ишь, поговорить восхотелось, как демократам в насквозь либеральном мире!

Как я и ожидал, командующий вышел на связь на следующий день, на экране тот же кабинет, обставленный в стиле милитари, он сам в генеральском кителе, застегнут на все пуговицы, хотя день жаркий, лицо строгое, а когда заговорил, голос прозвучал требовательно и непреклонно:

– Когда ваши начнут покидать бункер?..

Я постарался улыбнуться как можно шире и в то же время в некоторой как бы смущенности.

– Мы решили поступить, как принято было при войнах и катастрофах издавна. Да и вроде бы ничего не отменялось, мы те же люди…

Он произнес с еще большей настороженностью во взгляде, даже плечи напряглись, как в готовности к схватке на ножах или с чем-то еще, как принято драться у милитаристов.

– Слушаю.

Я пояснил:

– Собирался первым выйти мой заместитель, но общим собранием решили сперва выпустить женщин и детей! Так всегда делалось, даже из заложников их отпускали первыми.

Он на миг застыл словно в раздумье, откинулся на спину кресла и смотрел расширенными глазами, затем по губами промелькнула снисходительная улыбка.

– Ну вот, не все даже в далеком прошлом так уж плохо? Верное решение. Думаю, все наши одобрят. Даже признают с энтузиазмом. Равны женщины нам, людям, или не равны, но спасать их нужно первыми!.. Все-таки основная роль на свете рожать, а не отстреливаться из окон или, простите за бранное слово, заниматься наукой!

Я смолчал, мое согласие будет выглядеть подозрительным, даже если я, как самец, втайне и сам так думаю, но мы не то, что думаем, думки бывают и самые мерзкие, а мы то, что говорим вслух и что делаем.

– Рад, – сказал я сдержанно, – что мы поняли друг друга.

– Значит, – уточнил он, – первыми выходят женщины?

– Да, – подтвердил я и уточнил в свою очередь, – но сперва одна, как вчера и договаривались. Для пробы. Все-таки риск… Это цинично, но уж лучше потерять одну, чем всех.

Он поморщился.

– Мы же не в Средневековье?.. Вам кажется, у нас только озверелые толпы, что только и мечтают вас растерзать? Да, есть такие. Но под моей рукой не добровольческое скопление, а организованная воинская часть, что уже контролирует Подмосковье и берет под свою власть остальную часть России.

– Ого, – сказал я стараясь, чтобы в голосе звучал тот уровень удивления, что польстит его самолюбию. – Диктатор?

– Вроде Суллы, – уточнил он. – Который навел порядок и сложил полномочия.

– Или генерала Франко, – сказал я. – Да-да, тот прекратил гражданскую войну, навел порядок и передал власть гражданским. Рад, что вы так мыслите…

Он сказал с нажимом:

– Никто не посмеет обидеть женщину!.. Женщина – это святое. Это мать… У нас никакого феминизма, женщинам повышенное уважение. Кто обидит – расстрел, у нас пока что военное время и военные порядки.

– Сейчас она собирает вещи, – сказал я, – и, как только туннель для выхода будет готов, выйдет. Пришлось назначать силой, все страшатся выходить в неизвестность.

Он сказал торжественным голосом:

– У вас будет возможность следить за каждым ее шагом! Вплоть до того, когда сменит имя и личность, и никому ее больше не узнать.

– Вообще?

– Кроме меня, – уточнил он, – и ограниченного круга лиц, что естественно. Еще раз подтверждаю, наша цель остановить ваши работы, а не убить вас.

– Но убивали же…

– Отдельные инциденты, – ответил он с легким отметающим движением кистью, словно отгонял назойливую муху. – Хоть и массовые. И то лишь там, где научные работники не желали передавать в наши руки аппаратуру и здания. У вас есть загородный дом с козами и гусями, разве не счастье просто жить на природе?..

– Сам это чувствую, – сказал я как можно более искреннее, аппаратура за его спиной непрерывно отслеживает мою мимику и должна подтвердить, что не лгу, в самом деле нравится жить в загородном домике, где устроил маленький рай. – Хорошо, надеюсь вы сдержите слово. Это в общих интересах.

– Сдержим, – ответил он. – Дело за вами.

В бункере не то чтобы паника, но страшное напряжение, все-таки нас обнаружили, это и есть черный лебедь, пусть не для всего мира, а для нашего коллектива, но, как мне кажется, это и все-таки для всего мира, хай-тек теперь олицетворяем мы.

Сокол и Валентайн работают на таблетках, не спят последние три ночи, даже не оторвались от тестирования, когда командующий связался со мной снова.

– Ну, до чего договорились?.. У вас трое женщин, верно?

– Верно, – подтвердил я. – Мы выбрали одну, но она так упиралась и визжала, что пришлось заменить менее пугливой, хотя тоже было крику и слез…

Он выслушал, кивнул, выражение лица не изменилось, а голос прозвучал мирно и почти благожелательно:

– Мне советовали отключить вам свет, – сказал он и улыбнулся. – Ну, света вы и так не видите, если иметь в виду свет божий, а электричество у вас автономное, здесь у меня руки коротки.

Он сделал паузу, я выждал, поинтересовался кротко:

– Но все же что-то придумали?

– Заказал бурильные установки повышенной прочности, – пояснил он. – Кампания «Сименс» спроектировала и создала особые, чтобы добраться чуть ли не до самого ядра планеты, вот их и опробуем в деле.

Я пробормотал:

– Зачем? Мы же договорились…

Он ответил раздельно, глядя мне в глаза так, словно между нами не сто километров, а сидим напротив друг друга:

– Аналитики говорят, просто тянете время. Хотя и непонятно зачем. Объясняют вашей психологической усталостью, но я в такое не верю.

– Почему? – сказал я тоскливо. – Я совсем раздавлен.

Он усмехнулся.

– Только не вы. Хотел бы вас иметь рядом, а не на той стороне баррикад. Вы достойный противник!

– Над моей могилой обещаете воинский салют? – поинтересовался я.

– Из всего личного оружия, – пообещал он. – Офицеры отдадут честь, а затем минута молчания. Со скорбными лицами.