Светлана Кузнецова - Дворец для рабов [litres]

– А башня чего? – не понял Данька.

– Так стоит, – повторил толстяк, – причем непосредственно над нами: высоченная, разрушается потихоньку, поскольку возводили ее на отшибись да отстань. Стекла, само собой, повылетали, и ветер снизу доверху гуляет, а отголоски мы здесь слышим.

– Вот, значит, как… – покивал Тим, задумавшись.

Нечто подобное – про жертву, которую забирают тоннели, – он уже слышал. Причем от той самой жертвы. Оттого было не по себе: с одной стороны, бредовые видения и разговор с Максимом не хотелось воспринимать реальностью, но с другой – Тим сам никогда не выдумал бы ничего подобного.

– Смотри, носом не пропаши, – раздался над ухом глумливый шепот.

Тим вздрогнул. Оказывается, он некоторое время шел с закрытыми глазами и чуть не заснул на ходу. Усталость брала свое, адреналин схлынул, а напряжение, в котором Тим пытался держать себя все время с тех пор, как их догнали ганзейцы, воспринималось самой настоящей пыткой. Нежеланные попутчики вели себя нарочито мирно, рассказывали местные побасенки, не воспринимаясь больше опасными.

«Зря, – подумал Тим. – Самое время для нападения».

– Так что нечисть-то? – поинтересовался Данька.

– Так вы же не суеверные, – усмехнулся шедший рядом с ним ганзеец: вроде и обычный парень с простецкой внешностью, но Тиму он не нравился едва ли не сильнее очкарика и проницательного, сопровождающих его.

– Послушать-то охота, – сказал Данька. – Выглядят как?

– То лишь те, кто за грань ушел, поведать в состоянии, – зловещим шепотом проговорил ганзеец. – Они видели, живые – нет. Говорят, нечисть вообще неосязаема, а еще может принимать обличья всякие. Вот вы думаете, с людьми идете, а на самом деле – нет, – захохотал он.

– Тихо ты, накликаешь, – пропыхтел толстяк. – К тому же, зачем на нечисть валить то, с чем люди и сами справляются? Человек человеку – та еще скотина. И столько, сколько люди наворотить способны, ни одной твари и не снилось.

«Сон разума рождает чудовищ. А мой разум спит особенно крепко», – услышал Тим и тотчас озвучил. Вряд ли подобное сказал классик, которого он изучал в так называемой средней школе. Фразы пришли в голову сами и были произнесены знакомым уже бархатным голосом со смесью иронии и сарказма.

– Хорошо сказано! – оценил шагающий рядом ганзеец.

– Точно-точно, – поддакнул другой. – Прямо про упырей с Красной Линии.

– Кровавой линии? – уточнил Данька. – Вампиры у вас там живут, что ли?

– Ну ты скажешь! – Толстяк рассмеялся и хрюкнул.

– Хотя кровь из народа они пьют так, что удивительно, как не захлебнулись еще. Подумать только: собственности нет, живут коммунами, зато вкалывают, аки рабы на плантациях.

Данька встряхнул головой, видно, сонная усталость одолевала и его.

– Чего? Не согласен? – спросил ганзеец. – Может, ты с красной ветки и есть. А ну, покажи паспорт!

Тим напрягся, скользнул кончиками пальцев по ремню, нащупывая оружие.

– Оставь парня в покое, – пропыхтел толстяк.

– Чем же плохо, когда от каждого по способностям да каждому по потребностям? – спросил Данька.

– Не… он таки коммуняка, этот… как его?.. жидо-красно-коричневый!

– Помолчи, Йося, – фыркнул ганзеец в очках и заговорил тихим, нарочито успокаивающим и усыпляющим тоном: – Плохо предопределенностью. Ты представь только: родился, пошел в ясли, пока родители вкалывают, причем даже не на себя и тебя, а на некое мифическое народное благо. Потом выучился – и тоже вкалывать за то же самое, пока не подохнешь. Причем не важно, насколько сильно ты стараешься, получать будешь столько же, сколько и остальные, а жиреть на тебе другие будут – приближенные товарища Москвина и он сам.

– Зачем же в таком случае стараться? – пожал плечами Данька.

– А затем, что с саботажниками и тунеядцами разговор особый – пулю в лоб. Все за тебя решают. Я вот слышал, даже женятся не по желанию, а с согласия партии. Прикинь, вызывают тебя на собрание и заявляют: женись на такой-то. И никого не волнует, любишь ты ее или, наоборот, терпеть не можешь.

– Положим, тут ты лишку хватил, – заметил толстяк. – До подобного идиотизма не дошли пока даже красные.

– В Ганзе не так, конечно же? – спросил Данька, но без интереса, лишь бы сказать хоть что-то.

– Само собой. У нас уровень благополучия зависит от каждого конкретного человека. Право сильного в том и заключается, чтобы взять все, причитающееся ему.

– А если не взял? – поинтересовался Тим.

– Значит, на одного хищника нашелся другой, еще более матерый.

– Философия крыс, – бросил неприязненно Данька.

– Или волков, – ничуть не обиделся ганзеец, – были когда-то такие твари.

– Нет, именно крыс. У волчьих с иерархией полный порядок, – заспорил Данька, а Тим почему-то не мог его остановить. Он силился сказать хоть слово, но губы словно слиплись, язык прирос к гортани.

– А мне без разницы, – фыркнул ганзеец, – и мужичкам, с которыми вы чаи гоняли, – тоже.

– Они-то здесь при чем?

Ганзеец фыркнул.

– А ты головой подумай, пораскинь мозгами, – добавил он и рассмеялся.

– Кто ж в наше время путничков за просто так потчевать станет, да еще на «Маяковской»? – риторически вопросил толстяк и тонко захихикал. – Останься вы на станции, обобрали бы и горло перерезали, когда отрава подействовала бы. Но вы с нами идти решили. Сами.

– По доброй воле, – вторил ему проницательный ганзеец.

– Крысы они и есть, – сказал Данька, а потом Тим понял, что спит, или же сбылись россказни про нечисть, поскольку идущие рядом ганзейцы внезапно обзавелись узкими мордами и голыми хвостами.

– Да-нь!.. – он, наконец, сумел разомкнуть непослушные губы, но звуки выдавливал невыносимо медленно, через силу. За то время, которое он потратил, произнося имя друга, тот успел поднять автомат и сразить первого ганзейца – того самого очкарика.

Упали на железнодорожные пути очки в круглой оправе, лишенные стекол. Кто-то – возможно, и Данька – наступил на них. Хруст прозвучал чуть ли не громче выстрелов.

– Сза-ди! – заорал (как ему показалось) Тим, но было поздно. Вторая крыса приставила автоматное дуло к боку Даньки и спустила курок.

Брызнуло алым, черными потеками запятнавшим стену тоннеля, откуда-то сверху раздался гул и будто бы дробь шагов, словно над ними пробежала гигантская сороконожка. Тим рухнул на колени – то ли подкосились ноги, то ли тело оказалось умнее. Пули пронеслись над головой, уходя во тьму. Кажется, стреляли не в него – в существо более опасное, прячущееся на потолке.

Следующий удар поверг его на землю. Очередная крыса заносила приклад автомата: видно, жалела пулю. В руку словно сам собой прыгнул пистолет, но ганзеец выбил его метким ударом, опрокинувшим Тима навзничь. Подкованный каблук опустился на запястье, лишь чудом не сломав кость, зато огненная боль привела в себя. Тим извернулся, перекатился на спину и ударил напавшего носком ботинка в висок.