Светлана Кузнецова - Дворец для рабов [litres]

«Вряд ли проломил, – отстраненно отметил он, – хотя именно в этом месте у человека самая хрупкая кость».

Ганзеец отшатнулся и осел на рельсы. Глаза его медленно стекленели.

– Да как же?! Как же так-то?! – выкрикнул кто-то. В голосе послышалась злоба и обида.

Очередной выстрел оглушил, а щеку обожгло, но Тим не стал обращать внимания. Он помнил о еще двух тварях, полагающих себя людьми, которых упустил из виду. Существо, убившее Даньку, лаяло по-собачьи и целилось в него. Тим и сам не понял, как успел выхватить из-за голенища нож и метнуть. Чемпионом в этом деле он никогда не являлся – удачные броски чередовались с позорными. Однако сейчас острие вошло аккурат в яремную впадину врага. Существо закашлялось, по подбородку потекли струи темной крови. Оно схватилось за рукоять, но, не сумев выдернуть нож, упало на пути.

– Ты же все равно сдохнешь! Сдохнешь! – последний оставшийся в живых ганзеец – толстяк – и не думал хвататься за оружие. Он стоял, вжавшись спиной в стену, и медленно превращался в крысу.

– Не дождешься, падаль, – прошипел Тим. Автомата у него не имелось, а убивать тварь, совсем недавно бывшую человеком, голыми руками он брезговал, как и поднять оружие, которого касались эти нелюди. Где потерял свой автомат, Тим не помнил. Он отдавал себе отчет в том, что находится под действием сильнейшего психотропного средства, вызвавшего галлюцинации.

– Тебе бы не понадобилось, а нам пригодилось, – продолжал толстяк. – Все ведь люди – братья и обязаны помогать друг другу. Почему ты с нами обошелся так жестоко?..

– Ничего себе жизненная позиция. – Тим отвернулся от него. Преодолеть всего несколько шагов оказалось невыносимо трудно. Его качало из стороны в сторону, от одной стены тоннеля к другой, но кое-как дойти до Даньки он сумел.

– Почему?! – взвыл за спиной толстяк. – За что ты нас?.. – задал он совершенно дурацкий вопрос. – Ты же все равно сдохнешь. От отравы антидот нужен, иначе загнешься. Мы же от мучений вас спасали. – Он шмыгнул носом и всхлипнул. – У Йоси семья осталась. У Гаврюши – двое мальцов. А ты… ты… Разве вещи и оружие – такая большая цена за милосердие? С собой на тот свет не унесешь.

– Милосердие? – переспросил Тим, не веря собственным ушам. – Тоже мне санитары леса…

Данька лежал на рельсах и стекленеющими глазами смотрел перед собой. Кровь была повсюду, но Тим не боялся запачкаться, тем более она не текла больше – сердце не билось.

– Дань, как же так?.. – хотелось кричать, плакать навзрыд, но Тим мог лишь смотреть.

Он потянулся закрыть другу глаза, но тотчас отдернул руку: зрачки дернулись, хотя ничего подобного попросту не могло быть.

– Даня?..

Синюшные губы дрогнули. Будь перед ним не Данька, Тим непременно отшатнулся бы. Происходящее более всего напоминало одну из тех страшилок, которыми они, будучи детьми, забравшись на какой-нибудь темный склад, любили пугать друг друга: об оживших мертвецах, например. Вот только Даньку он не боялся, наоборот, возблагодарил бы небо и землю, если бы тот поднялся. Тим и кровью бы с ним поделился – точно не пожалел бы.

– Живи, командир…

В следующий миг какая-то неведомая сила приподняла Тима над полом и швырнула в сторону. Он откатился, ударившись плечом, бок взорвался резкой, обжигающей болью, перед глазами побагровело, по ушам словно кто-то ударил со всей силы, но останься Тим на месте, добравшийся до автомата толстяк срезал бы его очередью. Ганзеец попытался выстрелить снова, но магазин опустел. Тогда он наклонился за валявшимся на путях «ярыгиным».

– Что, гаденыш, не ожидал? Думал, можно безнаказанно убивать хороших людей – свободных граждан Ганзы? – Толстяк обладал какой-то странной логикой, словно бы вывернутой наизнанку. Похоже, он искренне полагал, будто его товарищи убиты просто так, ничего плохого не делали, а оказывали услугу.

– Гражданин – не обязательно хороший человек, – пробормотал Тим.

Толстяк нацелил на него пистолет и широко осклабился, продемонстрировав желтые редкие зубы. Маленькое пистолетное дуло показалось огромным – чуть ли не пушечным. Наверное, вырвись из него пуля, тоже станет выглядеть ядром. Однако Тим точно знал: с ним не случится ничего непоправимого. Данька как-то дотянулся до него из потустороннего далека, в которое почти ушел. Он спас и хотел, чтобы Тим выжил, а последнее желание погибшего – свято.

– Гнида! – выкрикнул толстяк и спустил курок.

«Ярыгин» издал щелчок, но не выстрелил. Толстяк снова и снова давил на спусковой крючок – с тем же результатом. При использовании на холодную пистолет оставался верен себе и выдавал одну осечку за другой.

– Вот теперь я точно убью тебя. – Тим хотел подняться, но внезапно получил удар по раненому боку. Перед глазами полыхнуло ярчайшим белым светом, но он все равно успел заметить: голова толстяка раскололась, забрызгав стену тоннеля серым, алым и белым.

«Не хватает лишь черного для полного комплекта», – подумал Тим.

На этом сознание поплыло, но он все равно видел смутные силуэты и слышал голоса.

– Олег Николаевич, смотрите! – сказал кто-то совсем рядом слабеньким, шелестящим тенорком.

– Вижу, – глубоким диафрагмальным басом.

Если бы Тим мог, вздрогнул бы. Воображение тотчас нарисовало кого-то огромного и могучего. Такие голоса, как утверждала Марина Дмитриевна – учительница математики, заодно привившая ученикам умение разбираться в музыке, – идеально подходили оперным злодеям. До него было далековато даже лирическому баритону Кая, время от времени звучавшему у Тима в голове.

Раздалось несколько хлопков – словно некто со всей силы ударил в ладоши, но Тим не сомневался: именно так звучат выстрелы с накрученным на ствол глушителем. Затем некто дотронулся до его плеча и шеи, проверяя пульс.

– Силен, – прозвучал первый голос, как показалось, с уважением. – Стольких уложил.

– Действительно, неплох, – согласился бас.

– Жаль, не жилец. Ликвидировать?

– Его на «Маяковской» опоили, Олег Николаевич, – послышалось приглушенное, неприятное колоратурное сопрано, звучащее скрипом жестяной банки по стеклу. Кажется, Тим уже слышал его, но сейчас не мог припомнить, где и при каких обстоятельствах.

– Благодарю, Маряна, это меняет дело.

– Все равно не жилец, – настаивал на своем тенорок. – Первые две фазы миновали, сейчас он испытывает галлюцинации, в следующую начнет задыхаться, а там – или инфаркт, или инсульт, вы же знаете.

Обладатель оперного баса надолго замолчал, обдумывая сказанное, а затем наклонился к самому уху Тима и произнес:

– Хочешь жить?

Глупый вопрос! Конечно же он хотел, вот только открыть глаза и внятно сказать об этом оказалось невозможно.