Сэмюэль Дилэни - Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна [сборник litres]

В прямоугольные иллюминаторы видна была остальная часть шлюза, слабо освещенная тем же голубым. Метров через семь на смену ребристым стенкам пришла гладкая сталь. Здесь иллюминаторов уже не было: он добрался до корабля. Сзади в трубе что-то прошелестело. Он резко обернулся. Это тройные челюсти сомкнулись, отрезав его от шлюза. Стало довольно прохладно, откуда-то потянуло ветерком. Труба кончилась.

В обе стороны тянулся коридор. Стены его углом сходились у Джонини над головой. Посередине коридора шел спиральный поручень. Если верить стрелкам на стенах, в одной стороне была «РЕКРЕАЦИЯ», в другой – «НАВИГАЦИОННЫЙ ОТСЕК». По-английски Джонини говорил как филолог: хорошая разговорная речь и минимум терминов (все равно большинство из них вытеснили заимствования). Впрочем, он знал немало латинских корней, что считалось полезным на случай, если придется распознать незнакомое слово.

Порывшись в памяти, он решил, что навигационный отсек будет поинтереснее. Латинское creo вкупе с приставкой re обещало некое воссоздание. Чего именно и какими методами, интересно было бы узнать, но navigo наводило на мысли о древних мореходах, приносивших жертвы морским божествам. Пораженный этими образами, Джонини двинулся в сторону навигационного отсека.

Через минуту он уже стоял в небольшом помещении с массивной стойкой посередине. Вокруг были экраны, какие-то индикаторы, по стенам стояли рабочие столы. Зная, что балки у корабля металлические, Джонини сгенерировал слабое магнитное поле на подошвах своих сандалий, медленно опустился и прищелкнулся к полу. Для начала он осмотрел столы. Очевидно, в этом отсеке изначально действовало притяжение.

– Одну минуту, – сказал из колонки голос робота. – Я постараюсь найти человека, как вы о том просили.

– Спасибо. А куда все делись?

– Слишком сложный вопрос. Я постараюсь найти человека.

Пять секунд прошло в молчании, потом робот заговорил снова:

– Прошу прощения, сэр. Никто не отозвался.

– Тут что, не осталось живых людей?

– Люди живы, сэр.

В монотонном голосе автомата Джонини вопреки логике послышалась смутная угроза.

На одном из столов лежала стопка книг. Книги! Настоящие книги Джонини обожал. Тяжелые, неуклюжие, неудобные в хранении, – для большинства ученых они были бичом, но он приходил от них в состояние, близкое к трансу. Не важно, что там внутри. Любая из них настолько стара, что каждое слово в ней сияет гранью давно утраченного алмаза. Самая идея книги шла вразрез с нынешним скоростным, напряженным, рационально-экономным веком, самая толщина ее уже равнялась откровению. У него была коллекция настоящих книг – около семидесяти штук. В университете ее считали вычурной и дорогой причудой. Жемчужина коллекции, со страницами, облеченными в прозрачный защитный пластик, называлась «Телефонный справочник Манхэттена, 1975 год».

Джонини процокал сандалиями к столу и взялся за верхнюю книгу. Она подалась с трудом и цыкнула магнитом, отъединяясь от остальных. Он открыл ее. Страницы из тончайшего металла засеребрились в свете голубых ламп. Буквы были вытиснены какой-то машиной. Похоже, он держал в руках бортовой журнал или дневник: каждая запись была помечена датой и временем. Джонини перелистнул на середину и прочел наугад:

«Мы в пустыне уже тридцать девять часов. Не знаю, сколько еще выдержит корабль. Плотность песка варьирует от пятнадцати до двадцати двух. Страшно то, что нельзя понять, когда это кончится. Двенадцать лет назад мы попали в первую пустыню и пересекли ее за четырнадцать часов. Два года спустя мы опять вышли из моря и двигались сквозь негустой песок одиннадцать месяцев. Корабль потерпел огромный урон. Тогда еще мы поняли, что если это будет повторяться, то до четвертого поколения мы не доживем. Потом внезапно – снова чистые воды. Плыли океаном почти шесть лет. Потом – трехчасовой чудовищный самум с плотностью до ста пятидесяти и выше. Эти три часа стоили нам не меньше, чем первые четырнадцать. Сколько еще брести нам в пустыне – час? Год? Сто лет? Пятьсот?»

Позже:

«Последние девять дней плотность песка устойчиво держится на отметке шесть. Грех жаловаться, но даже при одном-двух мы долго не пролетим. Сегодня вечером была свадьба: Африд Джарин-6 и Пегги Тай-17. Праздновали на Рынке. Я ушел рано, немного выпивший. Они выбрали зародыш ВХ-57911. У него есть и мои гены. Пегги пошутила: „Раз уж вы крестный отец, пускай ушки ваши будут“. Африд принял шутку очень хорошо – наверное, потому, что в генной основе ребенок все-таки их. Я возвращался с тяжелым чувством. Африд и Пегги сами дети с Рынка. Эта наша новая молодежь кажется простоватой и бесцветной тем, кто еще помнит Землю. Конечно, им ничего не говорят о том, насколько опасна пустыня. Они умеют выжать столько удовольствия из мелочей, они так верят в успех наших странствий, что было бы жестоко омрачить их скромное счастье правдой. Я знал, что потом будет хуже, но все-таки связался с Лилой на „Бете-2“:

– Доложите обстановочку, капитан Лила.

– Обстановочка неплохая.

– Слушай, а давай ты переберешься ко мне? Воспитаем вместе ребенка…

– Ты выпил, Хэнк.

– Не то чтобы очень. Я серьезно, Лила. Сдай Город старпому и садись в челнок. Я сам себя понижу до консультанта, и будем жить-поживать невесомо в Центральном отсеке, пока нас не разлучат естественные причины. Мы с тобой не молодеем, так что подумай хорошенько.

– Пустыня тебя довела?

– Ли, все это такой бред! Откуда нам было знать, что мы нарвемся на эту мерзость? Если бы знали, может, подготовились бы. А что, если там до самого конца мезонные поля, да еще поплотней этого? Они же как наждак стачивают корпус.

– А если мы выйдем из этого поля через десять минут и больше они нам на пути не встретятся? Мы не знаем, что нас там ждет.

– Да, может, нас там ждет фиолетовый дракон с бумажными крыльями и проглотит корабли, как драже. Но это маловероятно. Единственная вероятность – что эти чертовы мезоны сточат нас до костей. Ты смотришь иногда в наружную камеру? Обшивка похожа на карту дорог Северо-Атлантических Штатов. Такими темпами через триста лет к Лефферу вместо кораблей прилетят куски швейцарского сыра. Перебирайся ко мне, Ли.

– Послушай, Хэнк…

(Я не видел ее, только слышал голос. Мы всегда разговаривали с черными глазами. Последний раз я видел ее, когда ей было двадцать два. Как-то странно было подумать, что ей сейчас под семьдесят.)

– …Хэнк, а если мы все же выберемся из пустыни? Тогда мне еще лет десять нужно учить молодежь, чтобы через триста лет наши были не только живы, но и достойны называться землянами. А мы с тобой через десять лет будем годиться только для „Мертвой головы“.