Сэмюэль Дилэни - Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна [сборник litres]

Тут он снова остановился, а потом быстро пробежал короткий остаток рапорта в поисках упоминаний «Мертвой головы». Перед глазами замелькало: «отсек „Мертвая голова“, «помещены в „Мертвую голову“». В документе упоминался даже «склон „Мертвой головы“», но понятного объяснения Джонини так и не нашел.

Он взял еще один кристалл: копию старого микрофильма, содержащего один из отчетов о строительстве кораблей.

«…снабжены отсеком „Мертвая голова“, предназначенным для переработки отходов. Отсек может также служить для исполнения смертных приговоров в тех исключительных случаях, когда иное решение в рамках столь ограниченного сообщества невозможно».

Джонини снова обратился к балладе с чувством, уже довольно сильно напоминающим интерес. На Рынке «Беты-2» действительно произошла трагедия. «Мертвую голову» можно было использовать для казней. Возможно, седьмой куплет нужно читать именно так, как записал его робот:

По крайней мере, ему было с чего начать.

Откинувшись в пилотском кресле-гамаке, Джонини смотрел в черные экраны, неспособные отразить движение в гиперпространстве. У него вдруг мелькнула мысль, что он за считаные мгновения преодолевает пустоту, сквозь которую Звездные корабли веками ползли со скоростью нескольких тысяч километров в секунду. Джонини старался не замечать смутно нараставшее волнение и продолжал думать, что он – будущий галактический антрополог – должен прояснить ничтожный факт из жизни выродившейся культуры.

Как бы хотел он оказаться сейчас на планете Кретон III, в великом городе Нуктоне, увидеть серебряные залы его дворцов, черный сланец парков – наследие расы с трагической судьбой. Расы, создавшей невероятно прекрасную музыку и архитектуру – тем более невероятную, что нуктонцы не имели ни языка, ни иных способов непосредственного общения. Вот это уровень развития, вот это стоит изучать, думал Джонини.

Мир поплыл перед глазами: судно покинуло гиперпространство. Джонини очнулся от размышлений и подался вперед в своем гамаке.

В углу экрана расплывалось зеленоватое сияние Леффера. Совсем близко скоплением ущербных лун висели Звездные корабли. Он насчитал их шесть: как обрезки ногтей на пыльном бархате. Каждая из сфер, как он знал, имела около двадцати километров в диаметре. Остальные три были, видимо, затенены. И действительно, недолго проследив движение сфер, похожее на некий торжественный ритуальный танец, он вскоре увидел и ранее невидимые три. Корабли были согнаны в тесный, искусно уравновешенный хоровод на расстоянии шестидесяти пяти километров друг от друга. Эта система вращалась на орбите Леффера в трехстах двадцати миллионах километров от него и за десять лет совершала полный оборот.

Вот еще один полумесяц медленно выступил из тьмы, а другой так же медленно пропал из виду. Джонини переключил экран на бо́льшую длину волны, и чернота сделалась густо-синей, а полумесяцы округлились до зеленоватых нимбов вокруг темных сфер.

Ему достался компактный пятнадцатиметровый хронолет с шестинедельным временны́м промежутком, что для межзвездного скачка не так уж и много. Университетское «старичье» запрещало выдавать студентам более мощные машины: безответственные «юнцы» постоянно создавали пространственно-временные парадоксы, чем изрядно бесили администрацию. Кораблям побольше иногда увеличивали промежуток до двух лет. Это было несколько разумнее: если ситуация оборачивалась катастрофой, а ее критический момент был раньше, чем шесть недель назад, пилоту такой машины, как у него, приходилось несладко. Можно было либо курсировать в прошлом от критического момента до кульминации и обратно, посылая отчаянные призывы о помощи (которые вряд ли кто услышит), либо положиться на удачу и выйти в настоящее. А удача редко благоволит участникам космических катастроф. Поэтому администрация вечно жаловалась на несчастные случаи со студентами, а Джонини считал, что все это дело устроено крайне несправедливо.

Когда до кораблей оставалось чуть более полутора тысяч километров, он сбавил скорость до трехсот двадцати километров в час и стал медленно облетать систему, гадая, как узнать среди сфер «Бету-2». И с чего начать: обследовать пустую «Бету» или поговорить с обитателями одного из других кораблей (если разговор вообще возможен)?

Был и третий вопрос, хоть и не относящийся прямо к его исследованию. Последний отрывок рапорта, что он прослушал с библиотечного кристалла, относился к другому пустому кораблю – «Сигме-9».

«…Практически выпотрошен, – сказал голос из проигрывателя. – Вырван огромный кусок, и сквозь брешь видны внутренности корабля, которые как-то странно переливаются в свете Леффера. Остаток корпуса расколот, считай, надвое. Выживших, конечно, быть не могло. Даже удивительно, как инерция и автопилот удерживали эти развалины на заданном курсе».

Джонини увеличивал картинку, пока сферы не заполнили огромный, во всю стену, экран. Постепенно на свет показался еще один корабль, который, без сомнения, и был «Сигмой-9». «Сигма» напоминала расколотое яйцо, из трещин тут и там выглядывала путаница стальных балок. Главное повреждение действительно составляла гигантская брешь. От нее во все стороны расходились разломы, из которых свисали на проводах какие-то обломки.

Он решил было, что на корабле произошел мощнейший взрыв. Но, исходя из конструкции судна, взрыв, способный вырвать такой кусок корпуса, разнес бы в клочья и все остальное. Приходилось исключить и удар извне: картина никак не соответствовала известным ему законам коллизионной физики. Если вдуматься, такие повреждения, как у «Сигмы», были невозможны в принципе. И все же вот она, искалеченная, висела в пространстве прямо перед ним…

Он поручил механо максимально приблизиться к системе и, переключив экран на нормальное увеличение, наблюдал, как растут огромные сферы. Когда до ближайшей из них оставалось сто пятнадцать километров, он остановил судно и какое-то время рассматривал ее, но к разгадке не приблизился. Наконец он снова двинулся вперед, сбавив скорость до ста пятнадцати километров в час, чтобы было время подумать. Когда до столкновения оставалось сорок две секунды, он резко вдавил кнопку остановки времени.

И время остановилось.

Джонини пребывал в коконе временно́го стазиса, а его суденышко висело в трех метрах от поверхности Звездного корабля. Он переключил экран на подвижное воспроизведение. Изображение начало расти и вскоре окружило его со всех сторон. Потом он опустил объектив настолько, что теперь казалось, будто он стоит на корпусе корабля. Джонини огляделся.