Андрей Но - Субъект. Часть первая [publisher: 1С-Паблишинг]

– Твари, – вырвалось у меня. Я ощутил, как глаза наливаются кровью, а самого меня переполняет бешенство и равнодушие к увечьям, что неизбежны в случае, если я всерьез предприму попытку выкарабкаться из всех этих ремней. – Я всех! Убью вас всех!

– Убьешь? – переспросил нейрохирург. – Боюсь, что для этого нужна скоординированность усилий, коей ты сейчас похвастаться не можешь, не так ли? В глазах не плывет? Видишь ли, какой бы сверхспособность у тебя не была, в ее направленности участвует теменная доля. Надо ли говорить, что мне хватило ума предварительно расстроить ее функционирование?.. – довольный собой, он демонстративно повращал пустым, явно недавно использованным шприцом и бросил его в раковину.

Не слушая его, я продолжал извиваться, хрипло рыча от образующихся ссадин и в некоторых местах разрывов кожи. Кровь уже сочилась со всех мест, где слабым ручейком, а где скапливаясь в канаве обширного кровоподтека. После того, как сухо щелкнул бицепс, что отозвалось невыносимо острой болью во всем теле, я бессильно обмяк и стал ненавидящим взглядом пожирать нейрохирурга. Я не мог поверить, что все закончится именно так.

– Прошу тебя, не порть всем праздник, – протянул нейрохирург, жестом отзывая санитаров, что уже было метнулись ко мне, – эта процедура никак не скажется на функциях твоего организма, и даже способности твои никуда не денутся.

К нему подвезли столик с хирургическим инструментарием. С нетерпеливым выражением лица он сдернул с него стерильную пеленку, и передо мной предстал во всем своем тускло отраженном свете малый операционный набор. Аккуратно разложенные на нем остроконечные шпатели, с бледно-металлическим окрасом желобоватые зонды, режущей элегантности пинцеты прилежно возлежали рядом с массивными кусачками Дальгрена, а с ними соседствовал внушительного размера молоток, а также ножницы с хищно загнутым концом и рашпиль, приготовленный для вычищения костных щепок. В сердце этого убийственного строя главенствовал решительно прямой и заостренный орбитокласт.

– Мы вынуждены прибегнуть к насильственным мерам за неимением твоего одобрения, – промолвил Полкомайзер, нежно проведя пальцем по орбитокласту, – придет время, и ты поймешь, а пока не дергайся, иначе я могу и промахнуться.

Он взял другой шприц, обрамленный металлической каймой, и набрал в него местный анестетик. Мое дыхание снова участилось, инстинкт самосохранения упорно не хотел мириться с неумолимо надвигающимся концом. Вопреки его уверенным словам, в моих глазах не плыло. Я по новой начал извиваться, допуская абсурдную вероятность, что в меняющую положение поверхность он никогда не попадет иглой.

– Ну хватит, не надо вести себя, как маленький ребенок, – с негодованием произнес он и, подойдя ко мне вплотную, начал выискивать зону для укола. Мне показалось, что в оперблоке стало душно. А сам воздух стал спертым, неповоротливо стоячим, как перед грозой. Но что более странно, пушок на голове нейрохирурга стал подниматься к лампе, словно полузавядшее во тьме растение, которое впервые за долгое время ощутило на себе бодрящий солнечный свет.

– Док, – обеспокоенно проронил ассистент, так же заметивший это явление.

– Не отвлекай меня, – нараспев ему ответил поглощенный процессом нейрохирург. Он поднял шприц к самому свету, дабы вытеснить поршнем лишние миллилитры успокоительного. Тут же волосы на его голове опали. Вместе с тем прозвучали два оглушительных, словно ударом хлыста, два коротких щелчка, что были сопровождены подмаргиванием ламп, как если бы в электросети произошла просадка напряжения.

Герр Полкомайзер, не успев издать ни единого звука, в один миг весь почернел и свалился замертво на хирургический столик, звонко опрокинув поднос с инструментарием. Все присутствующие пронзительно заверещали и рванули на выход.

– Помогите мне! – во всю мощь легких рявкнул я им вдогонку. Но никто даже и не оглянулся в мою сторону, все скрылись за дверью, слышен был только их затихающий в коридоре топот. От нейрохирурга и его одежды уже всходил чад, что изъедал глаза. Что это было?

Извернувшись, я перевел свой заслезившийся взгляд на хирургические ножницы, что распластались на кафеле возле опрокинутого подноса. Они явно не были способны сопротивляться моему навязчивому мнению, нашептывающему им в рупор из оставшейся горстки ресурсов в организме, что их место не на полу, а исключительно в моей левой руке. Они явно разделяли это мнение, судя по их легкому полязгиванию. Отправив им свой очередной, нетерпеливый, сцеженный на последнем издыхании сократительный сигнал, я таки заставил их вспрыгнуть с пола и воспарить к моим застывшим в хищном ожидании пальцам.

Крепко схватив ножницы, я тут же начал на ощупь отстригать эластичную ткань ремня. Острие то и дело застревало, утопая в упругой ткани моих кандалов. Спустя десять или пятнадцать напряженных минут был рассечен последний резиновый лоскуток. Левая рука высвободилась, и тут же напоминающе кольнула в поврежденном бицепсе. Сцепив зубы, я уже проворнее освободился от остальных пут.

Неотрывно следя за убийственной лампой, я осторожно стек со своего ложа на пол и отполз на безопасное расстояние от операционного стола. И только когда я встал с колен и посмотрел на лампу еще раз, я все внезапно понял.

Вероятно, задней мыслью я ионизировал здесь воздух, сделав из него безупречный проводник. Между лампой и острием шприца в руке обидчика. А сейчас, скорее всего, сооруженные мною впопыхах тропинки для свободного перемещения в пространстве тока уже давным-давно рассыпались и дезорганизовались за ненадобностью, так что вовсе необязательно было столько ползти.

Кошачий шаг, которым я крался по всем этим бесконечным коридорам, вскоре перешел в бег трусцой. Побежал бы со всех ног, если бы сейчас не было столь важным быть начеку и постоянно прислушиваться к звукам чужих шагов и голосов, которые должны были, по идее, вот-вот раздаться из-за ближайшего угла. Но сейчас я совершенно не мог предположить, что меня за ним поджидает. Я все еще переживал шок, и мысли, идеи, предположения стопорились. Перекочевывая мелкой рысью от одной стены к другой, я то и дело замирал, задерживал дыхание, вслушивался.

Но никто сюда не спешил, а барабанные перепонки не трещали под напором истеричных возгласов сирены. Как будто бы ничего и не произошло. Или внутренняя деятельность каждого отдела в самом деле была столь засекречена, что соседние корпуса обо мне даже ничего не знали и удивились бы, увидев меня в этой операционной сорочке. Кстати, насчет сорочки. В таком виде я вряд ли далеко уйду. Меня подхватит первый же попавшийся патруль, который, мельком оглядев множество кровавых пятен на этой отнюдь не повседневной одежде, недолго думая тут же отвезет меня в участок. Мне нужна была непримечательная одежда.