Дмитрий Рус - Дети апокалипсиса [litres]

Химик безразлично пожимает плечами, но шприц не прячет. Наоборот, демонстративно снимает колпачок с иглы, делает подозрительно доброе лицо и подшагивает к Скрипачу.

– Ну-с, больной, приступим! И радуйся, что я не гомеопат! Поговаривают, что те вместо уколов – просто щипаются! Синяки потом – на полжопы…

Генка доверчиво тянет руку, но дорогу Илье преграждает Инга.

– Что в шприце, мелкий?! Себе сначала кольни!

Парень не тушуется. Презрительно хмыкнув, зажимает шприц в зубах, а освободившимися руками хватает Ингу за талию и, неожиданно легко приподняв, – переставляет в сторону. При этом пальцы Ильи успевают ловко скользнуть по упруго качнувшейся груди девушки.

Пока Инга недоуменно делает анимешные глаза, медбрат-самозванец подсаживается к Скрипачу и чуть раздраженно отмахивается от протянутой руки.

– Что ж ты мне кривульки свои музыкальные суешь? Я же ясно сказал, булку оголяй! Укол внутримышечный! Вколю в вену – пеной харкать будешь, сердце порвешь!

Обернувшись ко мне, на всякий случай прокомментировал:

– Я на полшишечки… в смысле – всего полкубика ему вгоню. Десять минут активности гарантирую. Потом – сутки сна. Правда – с цветными кошмариками…

Киваю, отвлекаясь от занятного действа и настороженно прислушиваясь к происходящему на улице:

– Коли. И быстро!

Снаружи бесновались взбешенные хаджиевцы.

Изредка глухо бахало ружье, осыпая картечью декоративный сайдинг. Часто и зло подтявкивала пара пистолетов.

Автомат в моих руках научил шпану осторожности, так что стреляли издалека – метров с тридцати, не меньше.

Картечь бессильно колола черепицу на крыше и вязла в панелях утеплителя. Все же дробовик не предназначен для выковыривания цели из укрытия. Редкие выстрелы из «ПМ» скорее напрягали, чем несли реальную угрозу. Его патрон не зря называют «живущим на последнем вздохе». Маломощный, склонный к рикошетам, спасительный для нас…

Получив позорный укол в ягодичную мышцу, Генка засуетился и заерзал на месте. Уже через десяток секунд он рывком поднялся на ноги и всем своим видом выразил готовность к немедленному марафону.

Илья задрал нос, покосился на Ингу и, небрежно взмахнув рукой, прокомментировал:

– Эффект вывернутого наизнанку кайенского перца, засунутого эбонитовой палочкой в задницу. Атомная вещь!

Пригибаюсь от накопившихся под потолком облаков густого, химозного дыма. Вглядываюсь в глубь коридора служебного входа. Горящие пластиковые фальшпанели бомбардируют пол гудящими каплями огня. Купающийся в пламени элементаль растет и набирает силу. Скоро его обжигающие языки доберутся до тела на полу, и тогда ветер разнесет по округе запах настоящей войны.

Не удержавшись, уточняю:

– Именно эбонитовой? А если стеклянной?

Юный химик наигранно отшатывается и смотрит на меня с демонстративным ужасом:

– Ни в коем случае! Ты еще пальцем предложи воспользоваться! Это же НА-У-КА! Понимать надо!

Хмыкаю, невольно улыбаясь. Хорошая шутка на войне ценнее золота. А взаимопонимание с напарником – дороже цинка патронов.

Илья подхватывает баклажку с водой и галантно предлагает Инге свободную руку. Не обижаясь на гневный отказ, он с демонстративным безразличием пожимает плечами.

Секунду колеблюсь, затем стреляю короткой двойкой в сторону противника. Обозначаю присутствие и выигрываю нам очередные секунды.

12… 11… Плюс 30 в запасном магазине…

Моя банда от близкой стрельбы испуганно вжимает головы в плечи, но получает бонус волшебного ускорения. От двери слышится приглушенный шепот Ильи:

– Пошли, пошли! Не спать, инвалиды!

Покоцанная команда втягивается в дверной проем. Пятнаем тропу кровью и болью. Впереди – гордый и деловито-суетливый Илья. Эдакий киношный коммандос, резвящийся после удачной мародерки. В руках вода и пистолет, за пазухой – кило «Баунти».

«Хруст французской булки» – так обозначил парень свой интерес и скрип кокосовой стружки на зубах.

Доверять ему передовой дозор – верх идиотизма. Но других кандидатур у меня нет. Генка – одинокий самурай без хозяина, из всех дорог выбирает тропу, ведущую к смерти. А Инга… это Инга… Ветер в голове, кружева на теле, яд на языке. И смерть за плечами… Красивая баба на войне – это всегда посланница безносой. В мирное время с ней сравнится только чемодан героина в руках бомжа.

След кровавый стелется по сырой траве…

Разорваться я не могу, прикрыть группу с тыла – важнее. Вон за спиной – уже взрыкивает движок чего-то мощного и тяжелого, напрягая до ледяных игл в затылке.

Пробегаем едва ли с пару десятков метров, а впереди уже заминка и суета. Чертыхаюсь, мчусь в голову колонны.

Картина маслом: к стене жмется чернявый пацаненок лет семи, а Илья воинственно тычет ему в лоб невесть откуда взявшимся обрезом двустволки.

Требую доклад:

– Что случилось? Кто такой?

Химик зло щерит ухоженные зубы:

– Стукачок хаджиевский! Залег в песочнице со стволом да слишком чипсами увлекся – хрустел на всю округу!

Недоверчиво осматриваю пацана. Тот регулярно всхлипывает, вжимает голову в плечи, виляющий взгляд не отрывается от земли.

– Точно хаджиевский? Дите ж совсем…

Илья нетерпеливо приплясывает на месте, агрессивно тыкая в мелкого стволом обреза.

– Точнее некуда! По жизни около «братьев» терся, как ни глянешь на Зураба – он за спиной маячит! Да я мамой клянусь – у него стопудово руки в крови! По самое горло! Убить паскуду!

Невольно смотрю на руки пацана – крови не вижу, лишь шершавая короста застарелой грязи и налипшие на пальцы крошки чипсов. Кошусь на Ингу, взглядом спрашиваю ее мнение.

Девчонка на секунду прикрывает ресницы, словно всматриваясь в неведомые дали. Глазные яблоки заметались под веками, голос выдал безэмоциональную скороговорку:

– Он с ними и без них. Рядом с ним – они дети. Ты слаб и не сможешь убить ребенка. Оставишь за спиной – умрешь!

Уверенность, полыхнувшая в последнем слове, заставила отшатнуться. Илья же срезонировал в такт своим мыслям:

– Точно! Нельзя его оставлять! Моментально сдаст! Сколько нас, куда пошли, чем вооружены!

Меня все больше напрягает этот разговор. Чувство опасности крепко ухватило за горло и неторопливо сжимает хватку. Отыскивая угрозу, нервно кручу головой, но явных целей не вижу. Тревога пульсирует болью в затылке.

Резкой отмашкой пресекаю собрание. Мне сейчас некогда пристраивать запятую во фразе: «Казнить нельзя помиловать».

– С собой возьмем! Потом разберемся. Обыскать и в середину строя! Быстро, быстро!

Илья кривится:

– Ага, допросишь его… Он ведь тормоз! После кометы спал как сурок – всего дней пять как очнулся – и не разговаривает ни с кем! Отучился, видать!