Дмитрий Рус - Дети апокалипсиса [litres]

– …ну вот, подхожу я к двери, чешу репу – то ли стучать, то ли ломать?! Не на коврике же мне сидеть? Топчусь на месте, туплю себе малехо, уши врастопырку – стремно все же. И тут слышу – а за дверкой-то возня нездоровая! Кот орет – как в последний бой! Что-то падает, кто-то визжит! Ну я на дыбы! Сдал назад – и как влепил плечом в полотно! А сам молюсь! Чтоб твой сейф вынести, в него динамитом нужно стучаться. В общем, врезался я в дверь, ну и ввалился дурнем в квартиру, открыто оказалось…

Я удивленно приподнимаю бровь – непорядок в танковых войсках. Параллельно продолжаю изучать Алика. Напрягаю чуйку, смотрю в глаза, слушаю не слова, а скорее голос. Мне категорически нельзя ошибиться. Вот кто он – друг или враг? Может, вывести его за скобки и убрать риск смертельной ошибки? Или рискнуть – принимая вероятность подставы и предательства?

Нож на моем поясе жжет бедро и пытается подсказать решение. Клинку тоскливо. Он создан для одной-единственной цели – убивать разумных. Его ковали, кропотливо затачивали, полировали, смазывали маслом. С ним играли и тренировались. Его зажимали во вспотевших ладонях и его вынимали из остывших рук. И все это под настойчивый фон одной-единственной мысли. Как когда-нибудь острая сталь легко пронзит плоть и со скрипом провернется между ребер врага…

Бррр…

Вздрагиваю от нахлынувших образов. Невольно кошусь на руки Алекса – и замечаю нечто новое. На правом предплечье у парня звездообразный шрам от пулевого ранения. На левой кисти – бугрятся криво затянувшиеся глубокие порезы. Следы выглядят старыми, им явно не меньше года. Только вот еще две недели назад этих отметин у него не было…

И почему я не удивлен?

Алик замечает мой взгляд, виновато улыбается и прячет руки под стол. Болезненно поморщившись, осторожно меняет позу и устало откидывается на спинку стула.

Переведя дыхание, он приветливо подмигнул кому-то за моей спиной и продолжил:

– Вваливаюсь я, значит, в коридор, а там клубок из тел – словно коты сцепились! Точнее, один кот, пара пацанов и сопля совсем мелкая. Ну, кошаку твоему респект, да и соседскую мелюзгу я знаю. Так что за кого вписываться – в целом понятно. Снимаю, значит, вначале пацанку, затем отдираю кота – его к тому моменту придавили слегка, так что он особо и не трепыхался.

Сердце пронзает тревожная игла – Ратника помяли?! Но уже через мгновение успокаиваюсь – я ведь как пришел, его уже видел. На умирающего не похож, привычно кемарит вполглаза. Или… он тоже фраг сделал?

Подаюсь вперед, требуя продолжения.

– …усадил я мелкую на диван, вручил кота. Успокоил – правый бицепс показал…

Невольно улыбаюсь:

– Типа: наши всех сильней, победа будет за нами?

– Ага…

Алик кивает, однако юмора в его голосе я больше не слышу. Речь становится все более быстрой и злой.

– Вернулся, значит, за пацанами. Поднял обоих за шкирки, тряхнул малехо. Только хотел было поинтересоваться, из-за чего сыр-бор, как эта чернявая гнида всадила мне в печень заточку…

Я вздрогнул и неверяще распахнул глаза:

– Да ну нах?! Булат?!

О столешницу звякнула отобранная самоделка.

– Да какой там булат… Обычный гвоздь-двухсотка, отчего обидно вдвойне. Ты не стесняйся, в руки-то возьми. И обрати внимание на любовно сделанные зарубки.

Послушно провожу пальцем. Шесть штук… А могло бы стать восемь? А с Аликом и котом – все десять? Пока перевариваю услышанное, на всякий случай уточняю:

– Глубоко тебя зацепил?

– Хвала богам – четко в ливер. Он у меня нынче мутировал – регенерация бешеная. Хоть на фуа-гра режь. Два кило в сутки – гарантирую.

На автомате поправляю:

– Фуа-гра – это из гуся… Дальше-то что было?

– Ну… дальше совсем уж страшненько… Очканул я не по-детски, ну и метнул этого гаденыша в подъезд. Как пса вцепившегося, о бетонный угол …

– И?!

Алик наклонил свою лохматую голову и поинтересовался:

– У меня седые волосы есть?

– Нет!

– Хм… будут, обязательно будут… Как у тебя. Короче, этот щенок как-то извернулся в полете, спружинил от стенки и упал на пол… На четыре лапы… Обернулся, клыки оскалил, да так и ломанулся вниз по лестнице… прыжками, на четырех костях, срезая углы и отталкиваясь от стен… Паркур, мать его…

Сглатываю ставший в горле ком. Уточняю, хоть и без особой надежды:

– Алик, а у тебя печень точно нормально работает? Может, привиделось чего? Белка – зверь суровый…

За спиной уже целую минуту кто-то настойчиво сопит. Оборачиваюсь. Под моим взглядом Кир замирает, словно пойманный на ковырянии в носу. Затем вновь приходит в движение и бочком сдвигается за мое правое плечо. Непонимающе хмурюсь:

– Что за прятки? На стул садись, раз пришел.

Кир качает головой и шепчет странное:

– Мое место тут…

Игнорируя коронно приподнятую бровь, торопливо добавляет:

– Дядя Саша! Дырявый правду говорит! Булат нас убить хотел!

Интерлюдия: Кир

Его поймали на седьмой день Катастрофы, когда кряхтящий от усердия Кир тащил домой сумку с добычей. Идти приходилось спиной вперед, волоча по асфальту оглушительно шелестящую ношу.

Шум отпугнул собак, но не уберег от людей.

Бамц!

– Ой! – Кир подпрыгнул на месте, получив со спины неожиданный и очень обидный пинок.

– Ты куда наше добро тянешь, крысеныш?!

Потирая ушибленное место, Кир обернулся и недоуменно замер.

Трое старшаков – класс пятый, не меньше. В руках пугающего вида палки – разлохмаченные от ударов и с подсохшими коричневыми пятнами. Глаза пацанов сверкают азартом, а голоса звенят презрением и превосходством. На загорелых лицах – абсолютное довольство и боевая раскраска голливудских индейцев. Фильм о «команчах» был хитом последней недели перед Катастрофой…

Один из парней присел рядом с добычей Кира, по-хозяйски вжикнул на сумке молнией и довольно осклабился:

– О, картошечка! Пожарил бы еще кто… Тошнит уже от шоколада!

Кир возмущенно вскинул голову и шагнул было вперед, но тут же напоролся на ловко выставленную палку.

– Ай! Вы чего деретесь?! И в сумку не лезьте, это мое!

– Глупый какой…

Голос самого высокого из ребят переполнен сочувствием. Разноцветные перья на его голове добавляют роста, а висящие на шее красно-влажные бусы – устрашают до дрожи в коленях.

Друзья Старшего с готовностью заулыбались.

– Здесь все наше, ты понимаешь? Племени Четырнадцатого Дома принадлежит все, что в нем находится! От пулемета на крыше и до подвала с бледнолицыми рабами! Ну и ясен пень – все магазины первого этажа. Включая бесполезную парикмахерскую, еще более бестолковые «Канцтовары» и ветеринарную клинику, будь она неладна…