Виктор Точинов - Хронофлибустьеры

В понятия «скоро» и «мало времени» мы с мадмуазель Хомяковой вкладывали разный смысл. Провозилась она почти два часа, на стук в дверь реагируя однотипным: «Сейчас-сейчас, заканчиваю…»

Зато когда наконец вышла… я так и сел.

Сейчас она выглядела лет на пять-шесть старше, – передо мной стояла не семнадцатилетняя девчонка-оторва. Принцесса. Да что там, молодая королева в расцвете красоты. До чего же меняют женский облик платье, макияж, прическа, драгоценности…

– Ну как? – спросила королева.

– Забудь все, что было между нами раньше, – торопливо сказал я, опустившись на одно колено, – и выходи за меня замуж. Обещаю любить вечно, и в жизни не взглянуть на другую женщину, и отдавать всю зарплату до последней копейки, и…

– Ты женат.

– Плевать, ты будешь любимой женой.

– Я хочу быть единственной.

– Не вопрос, разведусь.

– Уболтал… Подставляй-ка палец, надо было сразу тебе отдать… И вставай, штанцы не мни, от Бриони штанцы, между прочим.

Брюки от Бриони были спасены, а моя правая рука украсилась массивным обручальным кольцом, – новеньким, сверкающим.

– По легенде мы молодожены, ищем жилье, – объяснила Рада, надевая себе на безымянный палец такое же кольцо, но поменьше размером. – Так что прекращай врать о зарплате, просто гляди на меня влюбленными глазами. Словно никого красивее в жизни не видел.

– Я и вправду не видел. А когда первая брачная ночь?

– Сейчас не успеем… – Она взглянула на часики, на «Charmet» белого золота, украшенные отнюдь не стразами. – Так что как-нибудь потом. Может быть. Если захочешь.

С улицы донесся звук автомобильного клаксона.

– Ну вот, я же говорила: не успеем… Пошли.

– А оружие, амуниция?

– Ничего не надо, у меня все с собой.

Шагая с ней к роскошному лимузину (на фоне непритязательной хомяковской избы и заросшего бурьяном участка выглядел он столь же сюрреалистично, как и наша парочка), я спросил:

– И все-таки, зачем мы так вырядились всего лишь для визита к черным риэлторам? Не верю, что они обслуживают только ВИП-класс. Иначе бы не положили глаз на хрущевку Хуммеля.

– В нашем обычном прикиде сразу бы узнали, руки бы крутить начали… Тебе оно надо?

– Да ладно… Так бы ты и позволила выкрутить себе руки.

– Может и не позволила бы… Но могу я себя почувствовать нормальной женщиной? С семнадцатого года кожаную куртку таскаю, осточертела, проклятая…

Я хотел было намекнуть, что только на моей памяти она носит черную кожу несколько дольше, но вовремя сообразил: едва ли имеется в виду семнадцатый год двадцать первого столетия.

Банда черных риэлторов и впрямь была провинциальная, областная (хотя, как показывал пример Хуммеля, в Северной столице при оказии бандиты тоже занималась темными делишками).

Штаб-квартира «Резидента» находилась в пригороде Гатчины, целиком занимая двухэтажный особнячок. Улица считалась городской, но многоэтажек здесь не было – частные участки с деревянными домишками, в основном старыми, построенными после войны. Участки эти постепенно выкупали, домишки сносили, возводили добротные кирпичные коттеджи, – и плебейская часть райцентра медленно, но верно превращалась в элитную.

Как я выяснил в первый приезд сюда из разговоров с местными, деревянные дома старожилов сгорают в пожарах с подозрительной регулярностью, едва ли объяснимой старой проводкой и прочими естественными причинами. Наверняка дело не обошлось без наших кожаных знакомцев.

В Питере – на чужой территории – они работали точечно, аккуратно, отыскивая наркош и алкоголиков среди одиноких квартировладельцев… Не убивали, лишь снабжали вволю наркотой и паленой водкой, выжидая, когда неумеренное употребление сделает свое дело.

А здесь была их вотчина, здесь они били по площадям, не церемонясь.

В общем, я был готов на любые меры, лишь бы с гарантией прихлопнуть змеиное кубло. Но по дороге так и не смог добиться от Рады, что же она задумала и какова моя роль в задуманном. Дескать, на месте все узнаю. Лишь сказала, что сегодня в «Резиденте» по завершении рабочего дня состоится корпоратив, так что соберутся почти все, даже те, кто в офисе бывает редко.

Действительно, уже собрались, хотя от рабочего дня оставалось еще больше часа. Площадку перед особнячком заполняли машины, половина из них – черные «крузаки». Кучковались накачанные личности, курили, о чем-то весело, со смешками переговаривались.

Мы оставили лимузин на улице. Охрана в караулке придирчиво расспросила, куда и к кому, назначена ли нам встреча. Рада отвечала, не задумываясь, названная ею якобы наша фамилия обнаружилась в списке, – и мы пошагали к особнячку по подъездной дорожке. Взгляды кожаной братвы скрестились на нас и ощущались даже физически, – как нечто липкое и мерзкое… Мысли этой публики я понимал без попыток вступить в ментальный контакт: надо бы двух лохов облегчить от избытка наличности, и от брюликов тоже, а бабу разложить и вдуть ей по кругу.

До особнячка мы дошагали беспрепятственно. Но внутри, в холле первого этажа, оказался боец, очевидно видевший нас с Радой на Ижоре. Сам я его не узнал, но боец вскочил с дивана, где коротал время в обществе девицы вульгарной наружности. Издал громкий, но абсолютно нечленораздельный звук, вытянув руку в указующем на нас жесте.

Рада, не смущаясь от уставившихся на нее взглядов, шагнула к стойке администратора. Выложила на нее небольшой предмет. Приглядевшись, я увидел, что больше всего он похож на детскую игрушку, на волчок, расписанный черными и белыми загогулинами, напоминавшими литеры неведомого алфавита.

Волчок действительно был волчком – Рада запустила его резким движением пальцев, он завертелся, «литеры» слились в смазанные черно-белые полосы. Похоже, в игрушке были просверлены особым образом отверстия, при вращении волчок издавал негромкий, но высокий звук, – неприятный, как гудение комара над ухом.

Разумеется, это было что угодно, но только не детская игрушка. Хотя бы потому, что волчок полностью игнорировал закон сохранения импульса и силу трения тоже, – вращение не замедлялось, напротив, становилось все быстрее и быстрее.

От созерцания меня оторвал чувствительный удар локтем в бок.

– Не пялься! В сторону смотри! Не то тебя придется на горбу тащить отсюда, а я девушка хрупкая.

Я послушно отвел взгляд. Прочие же присутствующие продолжали глазеть на стойку и продолжавшееся там вращение. И это вращение оказалось единственным движением, происходившем в холле, а высокий «комариный» писк – единственным звуком.

Оцепенели все. Узнавший нас боец так и продолжал целиться в меня пальцем, губы его подруги замерли, не договорив какое-то слово. Администратор за стойкой тянулась к клавише селектора, – и никак не могла дотянуться. И все остальные казались персонажами не то картины, не то скульптурной композиции.