Тахера Мафи - Возроди меня

Я воровка.

Я украла эти блокнот и ручку из лабораторного халата одного доктора, пока он не видел, и затолкала себе в трусы. Почти сразу после этого он вызвал тех мужчин, которые меня увели, – в странных костюмах и толстых перчатках, в противогазах с мутными пластиковыми окошками, скрывающими глаза. «Это инопланетяне», – думала я. Наверняка инопланетяне, потому что люди не могут надеть на меня наручники, скрутив руки за спиной, и привязать меня к стулу. Они снова и снова приставляли электрошокеры к моей коже – без всякого повода – и ждали, когда я закричу, но я не кричала. Я скулила, но ничего не говорила. Я чувствовала, как слезы текут по щекам, но я не плакала.

Кажется, это их рассердило.

Меня разбудили пощечинами, хотя мои глаза были открыты, когда мы приехали. Кто-то отстегнул меня от сиденья – правда, наручники не сняли – и пнул по коленям, прежде чем приказал подняться. Я постаралась встать, я попыталась, но не смогла, и тогда шесть рук выбросили меня в дверь, и кровь с моего лица некоторое время впитывалась в бетон. Я не очень хорошо помню, как меня волокли в палату.

Мне все время было холодно.

Внутри пустота, во мне ничего не осталось, кроме разбитого сердца, застрявшего в этой оболочке. Я слышу, как поскуливание эхом отдается во мне, слышу, как оглушительный стук вибрацией отдается в костях. У меня есть сердце, говорит наука, но я чудовище, говорит общество. Я знаю, конечно, я это знаю. Я помню, что я сделала. Я не прошу сочувствия, но иногда мне в голову приходит: будь я монстром, я бы сейчас чувствовала ярость, агрессию и жажду мести. Я бы ощущала слепую ярость, кровожадность и тягу к истреблению всего живого.

Вместо этого во мне разверзлась пропасть, бездонная и настолько мрачная, что я не могу разглядеть, что же в ней таится. Я не знаю, что я такое и что со мной станется.

Я не знаю, что могу натворить снова.

Мне снова снятся птицы.

Хоть бы они уже улетели. Я устала думать о птицах с надеждой. Птицы, птицы, птицы – почему они не улетают? Мотаю головой, отгоняя птиц, но сразу понимаю свою ошибку: в голове по-прежнему путаница и туман. Медленно, нерешительно открываю глаза, но как бы я ни таращилась, не вижу ни лучика света. Я не сразу понимаю, что сейчас ночь.

Резко вдыхаю.

Это я, мой голос, мое дыхание, быстро бьющееся сердце. Где моя голова? Почему она такая тяжелая? Глаза быстро закрываются, и песок застревает в ресницах, склеив их. Моргаю, стараясь вспомнить, но тело до сих пор как чужое, особенно зубы, пальцы ног и места между ребер, и вдруг я смеюсь, не зная почему…

Меня же подстрелили!

Глаза резко открываются, и кожу, враз покрывшуюся холодным потом, начинает покалывать.

О боже , меня ранили, ранили, ранили…

Стараюсь сесть и не могу – я такая тяжелая со всеми этими костями и кровью. Вдруг мне становится страшно холодно, кожа холодная и точно резиновая, липнет к металлическому столу, к которому я приклеена, и вдруг

мне хочется плакать

Я снова в психиатрической лечебнице, и холод, металл, боль и бред путают мысли, и я молча плачу, и горячие слезы согревают щеки, и я не могу говорить, но я боюсь и слышу их. Я слышу,

как другие

кричат

Звуки ломающихся костей и рвущейся плоти в ночи, заглушенные голоса, сдавленные крики, соседи по камерам, которых я никогда не увижу…

Кто они?

Я так долго о них не вспоминала… Что случилось с ними, откуда они, кто остался в лечебнице, когда меня увезли?

Глаза зажмурены, губы приоткрыты в тихом ужасе. Эти мысли не посещали меня так давно, так давно, так давно…

Это все лекарства , подумалось мне. Или в пулях все же был яд.

Вот почему мне мерещатся птицы.

С улыбкой считаю птиц. Не только белых с золотыми пятнышками на головах, подобных коронам, но и синих, черных и желтых. Я вижу их, когда закрываю глаза, но я видела их и сегодня на пляже, и они казались мне такими реальными…

Почему?

Зачем кому-то меня убивать?

Новая встряска для всех чувств. От страха я сосредотачиваюсь, голова на секунду очищается, мысли становятся ясными, и мне удается приподняться на локтях. Голова кружится, глаза панически осматривают темноту, и я уже готова без сил вновь упасть на спину, когда что-то вижу…

– Ты проснулась?

Беззвучно ахаю, стараясь разобраться в звуках. Слова кажутся искаженными, точно под водой. Я изо всех сил плыву на голос, но голова падает на грудь – я проигрываю заплыв.

– Ты что-нибудь видела? – кто-то спрашивает меня. – Что-нибудь странное?

– Кто… где, где вы? – начинаю я, водя рукой во мраке.

Глаза полуоткрыты. Почувствовав какое-то сопротивление, охватываю предмет. Рука? Странная рука. Из металла и плоти. Кулак с жестким выступом из стали.

Мне это не нравится.

Отпускаю руку.

– Ты что-нибудь сегодня видела? – снова спрашивают меня.

Я что-то мямлю.

– Что ты видела? – не отстают от меня.

И я смеюсь, вспомнив. Я их слышала – слышала карканье, когда они летели высоко над водой, слышала, как их маленькие лапы шлепали по песку. Их было так много – крылья, перья, острые клювы и когти…

Столько движения…

– Что ты видела ? – настойчиво спрашивают меня, и я ощущаю себя как-то странно.

– Мне холодно, – говорю я и снова ложусь. – Почему здесь так холодно?

Короткая пауза. Шорох. Чувствую, как тяжелое одеяло ложится на тонкую простыню, покрывающую мое тело.

– Ты должна знать, я здесь не чтобы причинить тебе вред.

– Знаю, – отвечаю я, хотя не вполне понимаю, почему я это говорю.

– Те, кому ты доверяешь, лгут. – Остальные лидеры хотят только твоей смерти.

Я широко улыбаюсь, вспомнив птиц.

– Эй, – зову я.

Кто-то вздыхает.

– Ладно, увидимся утром. Поговорим в другой раз, когда тебе станет лучше.

Я понемногу согреваюсь, наваливается усталость, и я тону в странных снах и искаженных воспоминаниях. Я будто попала в зыбучий песок, и чем больше вырываюсь, тем быстрее меня затягивает, и все, о чем я могу думать это…

здесь

в темных, пыльных закоулках памяти

я ощущаю странное облегчение.

меня здесь всегда ждут

с моим одиночеством, с моей печалью.

в этом хаосе есть свой порядок, вспоминаю я. Ровный поток слез, искушение погрузиться в себя, тень моего прошлого,

жизнь, которую я хочу забыть,

никогда

не

забудет

обо мне .

Я не спал всю ночь.

Вокруг открытые коробки – их требуха разлетелась по комнате. Бумаги стопками громоздятся на столах, устилают пол. Архив меня буквально окружил – тысячи листов идут на приступ. Старые отчеты отца, его работа, документы, которым была подчинена его жизнь…