Тахера Мафи - Возроди меня

Я робко улыбаюсь, но Уорнер остается серьезен.

– В самом деле, – настаиваю я. – Не волнуйся, я обязана была помнить, что меня непременно попытаются убить, как только я покажусь им уязвимой, но… – я начинаю смеяться, – поверь мне, в следующий раз я буду осторожнее. Я даже попрошу усилить отряд охраны…

Уорнер качает головой. Я пристально смотрю на него, впитывая его ужас, но не понимая, чем он вызван.

Я делаю попытку встать. Оказывается, я в носках и больничной рубашке. Соня и Сара спешат переодеть меня в халат и дать тапочки. Я благодарю сестер за все – они дружески жмут мне руки.

– Мы будем в коридоре, если тебе что-нибудь понадобится, – говорят они одновременно.

– Еще раз спасибо, – с улыбкой отвечаю я. – Я вам сообщу, как будут развиваться… – я показываю на голову, – странные видения.

Они кивают и выходят. Я осторожно делаю шажочек к Уорнеру.

– Эй, – мягко говорю я, – со мной все будет в порядке, правда!

– Тебя могли убить.

– Знаю, – признаюсь я. – Я в последнее время совершенно разучилась думать. Я допустила ошибку, но это не повторится, – у меня вырывается короткий смешок. – Клянусь.

Он выдыхает. Плечи расслабляются. Проводит ладонью по лицу, затем по затылку.

Я никогда его таким не видела.

– Прости, что испугала, – добавляю я.

– Не извиняйся передо мной, любимая, и не волнуйся обо мне, – качает головой Уорнер. – Я за тебя беспокоился… Как ты себя чувствуешь?

– Не считая галлюцинаций? – криво усмехаюсь я. – Нормально. Утром я не сразу пришла в себя, но мне уже лучше, а видения скоро исчезнут, – я широко улыбаюсь – скорее для Уорнера, чем от подлинного оптимизма. – Делалье хотел не откладывая обсудить мою речь на симпозиуме… Неужели он уже завтра? – Я недоверчиво качаю головой. – Надо торопиться. Хотя… – я смотрю на себя, – может, сперва сходить в душ и одеться по-человечески?

Я снова улыбаюсь, всем видом убеждая Уорнера, что я чувствую себя прекрасно, но он будто онемел, молча глядя на меня воспаленными, в красных прожилках, глазами. Не знай я его лучше, решила бы, что он плакал.

Я уже хочу спросить, что случилось, когда он произносит:

– Любимая…

Отчего-то у меня перехватывает дыхание.

– Мне нужно с тобой поговорить, – шепотом заканчивает он.

– О’кей, – выдыхаю я.

– Не здесь.

Внутри у меня все замирает. Инстинкт подсказывает – пора бояться.

– Все в порядке или нет?

После долгой паузы он отвечает:

– Не знаю.

Я непонимающе смотрю на него. Он поднимает глаза – такие бледно-зеленые в солнечном свете, что на секунду они кажутся нечеловеческими – и ничего не добавляет.

Я глубоко вздыхаю, силясь успокоиться.

– Ладно. Но если мы вернемся в нашу комнату, можно мне сперва в душ? Очень хочется смыть песок и засохшую кровь.

Он молча кивает.

И вот тут меня охватывает неподдельный страх.

Нетерпеливо вышагиваю по холлу, ожидая, пока Джульетта примет душ. В голове хаос. Истерика уже несколько часов раздирает меня изнутри. Я не представляю, что Джульетта мне скажет, как отреагирует на то, в чем я признаюсь. От ужаса при мысли о том, что мне сейчас предстоит, я даже не слышу, как меня окликают по имени, пока кто-то не касается моего плеча.

Мгновенно оборачиваюсь – рефлексы срабатывают быстрее разума, хватаю чужую руку и заворачиваю за спину, впечатывая нападающего грудью в стену. Через секунду понимаю – это Кент. Он не сопротивляется и со смехом требует его отпустить.

Отпускаю.

Бросаю его руку. Я сам поражен. Трясу головой. Забываю извиниться.

– Ты в порядке? – спрашивает меня кто-то еще.

Джеймс. Он все еще размером с ребенка, и почему-то меня это удивляет. Осторожно выдыхаю. Руки дрожат. Я еще никогда не был так далек от понятия «в порядке» и слишком выбит из колеи, чтобы солгать.

– Нет, – отвечаю я и отступаю. Налетев спиной на стену, сползаю по ней на пол. – Нет, – повторяю я, на этот раз не зная, с кем говорю.

– Ого! Расскажи, в чем дело, – не отстает Джеймс.

Не понимаю, почему Кент его не одернет. Отрицательно качаю головой. Это только раззадоривает мальчишку. Он присаживается рядом:

– А почему? Мне кажется, тебе нужно выговориться.

– Отстань, дружище, – наконец говорит ему Кент. – Оставь человека в покое.

Джеймс все равно не убежден. Он пристально всматривается мне в лицо.

– Почему ты задаешь так много вопросов? – не выдерживаю я, подперев щеку ладонью.

– А где твои волосы?

Я поднимаю взгляд на Кента:

– Ты не мог бы его увести?

– Отвечать вопросом на вопрос некрасиво, – сообщает Джеймс и кладет мне руку на плечо.

Я чуть не выпрыгиваю из кожи.

– Зачем ты ко мне прикасаешься?!

– По-моему, тебе нужно с кем-нибудь обняться, – заявляет он. – Хочешь, обнимемся? Мне от этого всегда легче, когда грустно.

– Нет, – резко отвечаю я. – Обниматься мы не будем. И мне не грустно.

Кент словно издевается – стоит в нескольких шагах, сложив руки на груди, и даже не думает прекратить это безобразие. Зло гляжу на него.

– А по виду еще как грустно, – не унимается Джеймс.

– Конкретно сейчас, – сухо отвечаю я, – я ощущаю раздражение.

– Зато тебе лучше! – Джеймс с улыбкой хлопает меня по руке. – Видишь, я же говорил – тебе станет легче после дружеской беседы.

Я удивленно моргаю. Его теория не совсем верна, но, как ни странно, мне действительно легче: раздражение помогло победить страх и сосредоточиться. Руки перестали дрожать. Я немного собрался.

– Ну, – говорю я, – спасибо, что ты такой надоеда.

– Эй, – Джеймс, хмурясь, поднимается на ноги и отряхивает брюки. – Я не надоеда!

– Еще какой, – мстительно сообщаю я. – Особенно для ребенка твоего размера. Когда ты выучишься вести себя тихо? Я в твоем возрасте открывал рот, только когда со мной заговаривали.

Джеймс скрещивает руки на груди:

– Это как понимать – для ребенка моего размера? Что тебе не нравится в моем росте?

Я прищуриваюсь:

– Тебе сколько, девять?

– Скоро одиннадцать!

– Для одиннадцати лет ты слишком мелок.

B ответ Джеймс изо всей силы бьет меня по бедру.

– Уй-я-а-а! – преувеличенно громко кричит он и трясет ушибленной рукой, сердито уставившись на меня: – Чего у тебя ноги такие твердые?

– В следующий раз, – назидательно говорю я, – будешь лезть к кому-то своего размера.

Джеймс щурит глаза.

– Не бери в голову, – говорю я, – еще вырастешь. Я начал расти лет в двенадцать-тринадцать, и если ты в меня пойдешь…

Кент кашляет, и я осекаюсь:

– В смысле, в твоего брата, то ты еще вымахаешь в настоящего верзилу.

Джеймс оглядывается на Кента и расплывается в улыбке, явно забыв о неудавшемся ударе.

– Очень надеюсь, что я пошел в брата, – сияя, сообщает он. – Адам лучше всех, а я на него похож.