Юрий Мори - Метро 2035: Эмбрион. Слияние [litres]

В какой-то момент все лопнуло, затмив в полуприкрытых глазах мерцание печки, мокрый бетонный потолок, с которого то тут, то там срывались вниз тяжелые медленные капли. Все куда-то исчезло во вспышке пламени, жаркого, сметающего на своем пути смешные нелепые проблемы.

Кат выгнулся дугой и тяжело, до хруста, стиснул зубы, стараясь не закричать.

Или он кричал? Кто знает. Подслушивать их было некому, а он сам потом не смог вспомнить, что это было. Как. Почему. Сознание очистилось, из человека выглянул первобытный зверь, сытый, сонно смотрящий на временно безопасную территорию. Охотничьи угодья. Самку рядом.

Все изменения, появившиеся там, в установке порчей, треснули и начали оплывать, как парафин свечки, меняясь до неузнаваемости. Кат почем-то вспомнил бочку, однажды виденную во время рабства в Нифльхейме: обычную бочку, рассохшуюся, брошенную за ненужностью за свинарником. Железные полосы, стягивавшие изогнутые доски воедино, придавшие им форму и смысл, лопнули от старости. Остался раскрытый бутон из гнилых досок и последнего, самого крепкого обруча внизу, держащего от окончательного распада.

Сейчас он был таким же. Гнилым, но раскрывшимся до конца навстречу будущему. А снизу, через него, прорастала трава, упрямо проталкивая узкие зеленые листочки вверх, пусть даже солнца и не видно. К теплу и чему-то важному.

Кат забылся коротким сном, сжимая в объятиях жену, положившую ему голову на плечо. И в этом сне ему было холодно. Очень холодно, словно его бросили раздетым на морозе, приковав к столбу, и обливали водой. Он чувствовал этот появлявшийся, хрустящий лед на руках, на шее, противно стянуло волосы. Он стоял и ждал смерти, не в силах сделать ничего больше.

Никаких сил не хватило бы порвать цепи на руках и ногах, не вырвать и не повалить столб. А вода все стекала по телу, делая мертвящий панцирь все толще, все страшнее.

При этом почему-то было жарко. Одновременно. Все вокруг окутывало плотное синее сияние, словно Ката черти занесли в одно из горячих пятен. Или в местечко похуже.

Подошел и встал рядом Дервиш, все так же в своей смешной бейсболке, в плаще и сапогах, напоминавший смесь мушкетера из детских книжек со спортсменами оттуда же. Он молчал. Судя по всему, он и не собирался ничего говорить Кату, просто пришел посмотреть на него. На эту жуткую пытку.

– Что с тобой, воин?!

Он проснулся от этих слов. В подвальной комнатке было прохладно голому, но по сравнению с диким морозом сна – почти лето. Филя сидела рядом, тревожно глядя в глаза.

– Сон, любимая… Кошмар… Ничего, надо отлить, и будем спать дальше. Здесь безопасно. Поверь мне, здесь вполне безопасно!

– Ты страшно кричал…

– Все будет хорошо. Мне так кажется.

Он встал, натянул камуфляжные штаны и майку: от комбинезона порчей приятно было избавиться, без него он снова чувствовал себя собой. Наскоро переложил из карманов вещи – их и было-то всего ничего: хитрый металлический ключ из лаборатории, зажигалка и перочинный ножик, забавная поделка предков. Но иногда полезен и он.

– Масляная лампа… А, да вот же!

Зажег светильник, казавшийся детской игрушкой в его руке, и, подсвечивая себе, вышел из комнатки. Сейчас в отхожее место – и спать, спать… Хватит бредить.

Возле завала, сделавшего выход на лестницу тупиком, Кат остановился и прислушался. Да нет, кажется. Никто их здесь не отыщет. Если на поверхности перехватить не успели, то и не найдут ближайшие дни. А потом уходить надо. Навсегда.

Дервиш ему теперь не нужен, коньяк окончательно сбил программу, помог попрощаться с порчами. Еще бы те сами это поняли и отстали – было бы славно.

24 ноября 2035 года. Воронеж. Схрон

Даже для воронежских улиц, повидавших за свои пять веков истории разное, отряд был необычным. Странным донельзя.

Впереди цепочки бойцов, одетых в непривычные местному глазу тулупы, тяжелые подшитые валенки и вооруженных собранными по сусекам стволами, шли двое. Леший, настороженно подняв автомат, оглядывал окрестности, словно сканировал развалины впереди, заросшие деревьями и засыпанные снегом улицы. Не забывал он и посматривать наверх на зиявшие провалами крыши.

Вроде как все чисто. По крайней мере, непосредственной угрозы не видно, да и не слышно – чтобы использовать свой обостренный слух, пришлось снять шапку, и теперь мутант откровенно мерз.

Рядом с ним важно топал персонаж для города и вовсе карикатурный – невысокий мужичок в годах, разодетый в лучших традициях картинок к детским сказкам. Шустрый, сухонький, но старающийся держаться важно. Эдакий боярин в коротком тулупчике, покрытом темно-синим блестящим шелком, просторных штанах из домотканой холстины и сапогах пузырями, явно ручной работы. На складах такой обуви точно не водилось. В качестве оружия у него была пристегнутая к поясу сабля в ножнах, которые все время хлопали по ноге, прибавляя к хрусту снега и завыванию злого предзимнего ветра еще и свое негромкое «шмяк!».

– Марко, – спросил у него Леший. – А что ваш говорун? Не видит направления?

Пожилой достал на ходу портсигар, вытащил из него старого еще выпуска пожелтевшую папиросу и закурил, выпустив облачко вонючего дыма.

– Где-то неподалеку, – сплюнув в снег, отозвался он. – В картах наши деревенские не сильны, будем так искать. Да и карты у нас – одно название. Исторический документ, а не план местности. Изменилось же все напрочь, что нам теперь дадут вот эти «Кирова» и «Пушкинские». Знать надо убежища, а в них соваться, ты сам сказал, нельзя. Порчи ваши совсем обнаглели…

Он полностью ушел в нехитрый ритуал втягивания дымка, то ли размышляя, то ли просто потеряв интерес к разговору. Да и к собеседнику. Посматривал исподлобья маленькими темными глазками по сторонам, точно буравил ненавистный мертвый город.

– Вон, мутант твой глиняный, и то брата засечь не может! – добавил он после паузы. – Куда уж говоруну.

Блестевший странного коричневого оттенка кожей Голем, словно услышав, что его упомянули – хотя на таком расстоянии это нереально, – поднял голову и посмотрел на авангард отряда. Он шел замыкающим, рядом с невысоким пареньком, несмотря на погоду наряженным в лапти и шубейку неизвестного меха. Зато юный говорун опирался на высокий посох, символ своей немалой власти над мыслями людей. Толку, правда, от этой власти в пропитанном злом и чужой смертью враждебном городе… То ли дело родные леса и степи, там ему гораздо лучше.

– Кстати, Марко, – не унимался Леший. – Ты ж теперь всю историю знаешь, зачем тебе чертежи лаборатории? Только не втирай про присягу, твое начальство так и осталось в горах Сербии, давно уж лисы всех подъели. И добудешь – везти некому.