Виктор Точинов - Метро 2035: Защита Ковача [litres]

Начало лета – время не самое сытное, старый урожай почти съеден, до нового еще долго. Но смотрящий расстарался, поляну накрыл роскошную. Мясо такое и мясо этакое, рыба, овощи, разносолы всех видов… В бутылках не мутноватое свекольное пойло – самая настоящая водка, прозрачная как слеза. Этикетки, фирменные пробки, все дела… Попадал этот напиток в Затопье в самых малых количествах от кровососов – от кого же еще – не напрямую, через посредников, через жителей замиренных деревень, ездивших к Базе на тамошний рынок. Стоила водка столько, что причащались ею местные любители кирнуть крайне редко, получив бутылку-другую как премию от общества за какие-нибудь выдающиеся заслуги. Видать, эти четверо ни времени, ни сил, ни крови своей для общества не жалеют, вон сколько уже вылакали…

Еще на столе хватало Матрениных пирогов, разных видов и с разными начинками, причем пирующие ими не пренебрегали. Марьяша поняла, что надо побыстрее решать вопрос и уходить, пока кишечники смотрящего и его гостей не сдетонировали от Матрениной выпечки, а то ведь вскоре не продохнуть в горнице будет.

Она начала объяснять, с чем пришла, но Семен махнул рукой:

– Да знаем мы уже, Марьяха, что с сестрицей твоей стряслось, о том и толкуем… Ты пока присаживайся, выпей, закуси… Матренка! Подгони-ка тарелку чистую, да стопку, да поживее! Шевели задницей подтощалой, шевели!

С Марьяшей тем временем приключился внутренний разлад. Желудок при виде заваленного снедью стола вспомнил, что ничего в нем не было со вчерашнего вечера, и требовал немедленно присоединиться к застолью. Разум же возражал: неправильно тут с ними пировать, пока другие последнюю гнилую картошку доедают да хлеб не пойми из чего пекут, из остатков муки, в амбарах подметенных, с мышиным дерьмом пополам…

Марьяша, в виде исключения, приняла сторону желудка. Оправдывалась перед собой тем, что в нынешних ее обстоятельствах не с руки смотрящему с порога перечить и от его угощения нос воротить. Она осторожно присела на самый кончик лавки, где уже сидел незнакомый мужчина. Был тот в годах, дородный, грузный, носил длинные волосы и бороду, тоже приличной длины.

– Молодца, не чинишься, стариковской компании не чураешься, – одобрил смотрящий, сально улыбаясь. И самолично набулькал Марьяше водки.

Была у смотрящего Семена такая особенность. Когда заговаривал о чем-то с Марьяшей (не часто, но случалось), то слова говорил вроде правильные, какие надлежало в тот момент говорить. Но улыбался при этом так, словно думал совсем о другом, словно представлял, как завалит Марьяшу, задерет ей подол, и… Ну, в общем, как Проня сегодня на пустоши. Может быть, она все навыдумывала, но казалось именно так.

– Ты ведь понял, отче, – обратился смотрящий к волосато-бородатому незнакомцу, – что это сеструха героини нашей новопреставленной… Даже близняшка, во как. Так что будет с кого икону написать.

– Правильных понятий девица, – одобрительно пробасил бородач, искоса глянув на Марьяшу. – Себя блюдет, простоволосой и в штанах не шляется.

Девица правильных понятий не понимала ничего. Ну то есть абсолютно. Что за «отче»? Поп, что ли? Почему тогда без креста, без рясы? Попов она отродясь не видела, повывелись попы как-то, но в книгах о них читала. Но это все ладно, поп не поп, хрен с ним, – но почему смотрящий Лизу назвал «новопредставленной»?! Или «новоприставленной»? На слух поди различи, но это ведь вроде свежепомершая, нет? Уже в мертвые ее записали? Не рановато ли?

Как бы поп тем временем со смаком залил в себя содержимое большой граненой стопки (из кружек здесь не пили, все по высшему разряду), в два укуса умял Матренин расстегай, потянулся за другим… Марьяша отодвинулась бы подальше, представляя, что с тех расстегаев скоро начнется, – но и без того сидела на самом кончике лавки.

– Что, девка, голова разом вспухла от услышанного? – обратился к ней Судья. – Большое дело мы затеваем и важное. У многих в мозгах смятение случится, зато потом по-другому станем жить, по-правильному.

Он тоже ухватил со стола стопку – уверенным движением, как зрячий. Черная повязка, пересекавшая лицо Судьи, сбилась чуть выше обычного, и, наверное, он мог бы видеть из-под нее, что и где стоит на столе, если бы имел глаза. Но глаз-то не было, и Марьяша в очередной раз подивилась координации движений слепца.

– А ты кушай, девка, кушай, – продолжил Судья, выпив и закусив. – Я ведь слышу, как животом бурчишь. Я все слышу… И все вижу тоже, хоть вот этим (он коснулся повязки) на мир смотрю, а ничего от меня не скроешь…

Она несмело положила себе кусок какого-то мяса, пару вареных картофелин. Жевала, не чувствуя вкуса, хотя мясо удалось на славу, протушилось так, что буквально таяло во рту.

– Пей, Марьяха, пей и закусывай, пирогами не брезгуй, – посоветовал смотрящий. – С этих-то пирогов на пердеж не пробьет, в муку для них Матренка толченый горох не добавляет. Верно ведь, задница худосочная?

Сухоножка профырчала что-то неразборчивое, но явно недовольное. Еще бы, раскрылась ее главная кулинарная тайна…

Пить Марьяша не стала, лишь макнула губы в стопку, а от пирога откусила, нормальный пирог, вкусный, с грибами и с чем-то еще.

Судья, черт ушастый, как-то умудрился расслышать, что она не глотнула, прежде чем вернуть стопку обратно на стол, и тут же поставил на вид:

– Так, девка, за нашим столом только те не пьют, кто нас в грош не ценит… До дна пей, если нас уважаешь.

Настоящую водку Марьяша никогда не пробовала, но со свекольной сивухой была знакома, не без того, – пару раз отец чуть не силком заставлял составить ему компанию (но сразу после второго раза свел близкое знакомство с Лизкиной сковородкой и больше не пытался). Тех опытов хватило с лихвой, излюбленный отцовский напиток показался Марьяше редкой мерзостью – и когда пьешь, и потом.

Однако обижать Судью не хотелось… Смотрящий балаболит за столом больше всех, но решать все будет Судья, и никто иной.

Марьяша несмело пригубила, сделала на пробу небольшой глоток… и подумала: не компот, конечно, из сушеных яблок, но в сравнении с отцовской сивухой ничего, пить кое-как можно, обратно тут же не просится.

– До дна, Марьяха, до дна… – подбадривал смотрящий.

«До дна» она не осилила. Опростала три четверти объемистой стопки или около того, заела маринованным грибочком, потянулась за пирогом с другой начинкой.

– Молодца, – одобрил Семен, не придираясь к емкости, опустевшей не до конца.

Но тотчас же восполнил убыль, набулькал еще, а Судья заставил выпить и это. Вторая стопка проскочила не в пример легче. Этак и втянуться недолго, мелькнуло у Марьяши где-то на краю сознания, но она не стала заморачиваться. Не привыкнет: настоящей водкой угостили ее в первый раз и, наверное, в последний. А с сивухой ей не по пути, проверено.