Степан Кирнос - День гнева

Много кто из беженцев, рвущихся от кошмаров прошлой жизни, бегут именно в Рейх, но мало кто понимает, что Канцлер сам приведёт к ним в старые дома несметные полки воинов, облачённых в серые шинели.

Много квартир и домов Этронто раздаётся для жилья беженцам, которые после принесения «Сердечной Клятвы» становятся гражданами растущего Рейха. И спустя какое-то время из беженцев люди превращаются в полноценных членов имперского общества, что готовы с усердием трудиться и биться на благо новой родины, которая дала им спокойную мирную жизнь и обещающая великое будущее. Так же сталось и с теми, кто бежал из страны победившего «прогресса».

В комнате стоит приятный аромат зажжённых благовоний — палочки расставлены практически по всем углам небольшой квартирки, от них исходит приятный дым, несущий успокоение для души и тела и владелец помещения полностью погрузился в ощущение некого умиротворения. Палочки благовоний выдаются церковью, что рада принять каждого благоверного и направить его в истинное русло веры. Да и сам владелец комнаты был искренни рад встретить тёплую поддержку со стороны малознакомых людей, которые по всем правилам этики краха и разлада должны быть озлобленны и жестоки, но встречают новых сограждан с теплом и любовью.

Мужчина, идущий с севера, убегающий от судьбы в поисках мести идёт навстречу ей — именно так можно сказать о Маритоне из Варси. И этот мужчина один из тех людей, которые рады сменить власть на более здоровую и обменять програманнство на самое настоящее гражданство Империи Рейх.

Комната — всего ничего, совсем небольшая, не похожа на царские величественные палаты королей и князей древности. Это и не родовой особняк особы благородных аристократических кровей. И апартаментами просвещённого либерально-капиталистического буржуа тоже маленькую комнатку не назовёшь. Серые стены, точнее на них наклеены серые обои, украшенные блестящим растительным орнаментом, а потолок белый, как заснеженное русское поле. Небольшая блюдцевидная люстра дарит скудное освещение, но по сравнению с диодными лампами в Информакратии её свет теплый и мил сердцу, ибо таит в себе потерянную в веках домашнею романтику и уют. Всего три помещения — спальня, с одной единственной кроватью в глубине здания, гостиная, с видом на большую и широкую площадь и кухня, где таятся самые простые приборы для готовки — электроплита, чайник, сковородка да пару ложек с тарелками. Всё это больше навеивает образ квартир многовековой давности, гнетущий ностальгией из времён, стоявших перед Великим Кризисом, где люди в домашнем уюте строили судьбу, влюблялись и возводили отношения, заводили крепкие семьи — иначе говоря, люди жили настоящей жизнью, а не предавались глубокому развращению, оставляя чаяния на построение цивилизации или влачили жалкое существование под жёсткой подошвой тех, кто считает себя достойными власти над миром, называя это «справедливостью».

И тут Маритона, сидящего на исцарапанном диване из свиной кожи, посещает мысль — а как люди докризисной эпохи могли променять любовь и теплоту на эфирные и далёкие, как тусклый свет звёзд, мечтания об утопии, которые привели всё человечество к самой грандиозной катастрофе. «Господь и все Его ангелы рыдали, наверное, когда смотрели вниз и видели, как человек отталкивает право на счастье, обменивая его на лживую и тоталитарную свободу или дьявольскую диктатуру идеологии, которая, по мнению идейных дурачков, должна была привести мир к новому ренессансу. Но вся цивилизация человечества рухнула под весом памятника собственного величия, построенного из гордыни человека и его самомнения» — обдумал Маритон и почувствовал, как в сердце что-то кольнуло. Хозяин комнаты прикладывает руку к груди и понимает, что скорбит по потерянному миру, чьё отражение нашлось в этой маленькой и невзрачной, но уютной комнатушке.

— Ох, Анна, — выдохнул Маритон. — Если бы только была здесь. — И быстро перекладывает руку уже к щекам, утирая даже не слезу, а водянистый намёк на неё.

Острая жажда мести, стоявшая первые дни с начала побега из государства-тюрьмы перешла сначала в жуткую скорбь, а теперь скорее это тянущееся сожаление по былым временам и чувствам. Маритон часто вспоминает Анну и её прекрасный лик, лёгкий характер и те часы, и годы, приведённые вместе. Парень практически смирился с потерей, но ощущение недостаточности, будто кусок души вырвали и бросили в грязь. Но речи Флорентина и гаснущая злоба взяли верх и убедили Маритона оставить путь мести, однако тут же мужчина подумал, что не может дальше позволять существовать Информакратии. Столько смертей и поломанных судеб на счету Апостолов безумной системы, что можно сказать одно — эта страна подписала себе смертный приговор, который осуществит Канцлер и его палачи.

Но время ещё не пробило, поэтому Маритон коротает время в маленькой комнатке, посматривая телевизор и развлекая себя небольшими прогулками по городу, посматривая на руины мегалополиса, который ещё несколько столетий назад являлся жемчужиной Италии, а потом и того куска, который остался от неё. Прошение, поданное в Армию Рейха, а именно полка «Коготь Орла» и вспомогательных частей «Серых Знамён», пропало и теперь Маритону придётся снова идти и подавать бумаги. Припомнив момент, мужчина чуть улыбнулся, из-за некой комичности ситуации, но ощущение лишения части души, и гнетущее горе от потери не даёт радоваться жизни в полную силу.

В гостиной практически ничего нет — только под босыми ногами стелется тёплый махровый бардовый ковёр на линолеуме цвета свежеспиленного дуба, похожий чем-то на тот, который был в Тиз-141 и так же лежал на полу, являя собой щедрость того правительства, ибо махровый коврик в той квартире не более чем подарок за верную службу. А это махровое переплетение нитей и красок символ свободной жизни, лишённой прямого управления всеми аспектами жизни, как программами в компьютере.

Маритон чуть улыбнулся, что стало выражением радости за сообразительность и злорадства. Мужчина понял, что Информакратию верховная власть пыталась построить всю систему по образу и подобию компьютерной, или околокомпьютерной структуры управления и организации общества. Только выйдя за систему, перешагнув её порог можно увидеть всю сущность Информакратии и её проклятое влияние на умы.

«Ох, слишком много политики и философии» — скоротечно мелькнуло в голове и мыслях парня. Расположившись на стареньком кожаном диване цвета персика, и уставившись в плоский и широкий экран выключенного телевизоре Маритон только наблюдает своё отражение, словно в зеркале.

Слышится глухой хлопок — Маритон двумя руками бахнул по дивану, приложившись ладонями по мягкой поверхности дивана, и подрывается с места. Осмотрев комнату, потрепав разросшийся волос, мужчина, решается выйти на балкон и вдохнуть свежего воздуха.