Валентин Гольский - Пелена (СИ)

— Господи спаси… — зашептала вновь Люба с заднего сидения.

Катя отвернулась, губы её дрожали, а Максим крепче сжал руль в руках.

— Оленька, — беззвучно произнёс он. — Мы идём.

Глава 12. Воскресенье. Утро

Паша Зарубный стоял на балконе четвёртого этажа. У ног дышал и колыхался бесконечный серый океан, разлившийся по всей улице, взявший в свои оковы дома, накрывший фонарные столбы и машины, невысокие декоративные кустарники и нижнюю часть деревьев. Приложив немного воображения, можно было представить, что он стоит на палубе корабля, бесстрашно идущего навстречу близящемуся шторму. Не было раскатов грома, не было ветра, рвущего паруса, но Паша всей своей пропитанной алкоголем душонкой, ощущал этот шторм, ощущал, что их корабль уже ступил в него, и с каждым часом отдалялся всё дальше от безопасных, спокойных вод. Что ж, он, Паша Зарубный по кличке Корсар, готов, он примет этот бой и выйдет из него победителем.

Кличка Корсар, если честно, не прилипала. Раньше. До сегодняшнего дня. Потому что именно сегодня Паша нашёл старинную капитанскую треуголку, и водрузив её на свою коротко стриженную дурную голову, почувствовал нечто особенное, бесшабашный задор безнаказанности. А ещё, потому что сегодня он впервые «взял на абордаж» квартиру и впервые убил человека. Вспомнив об этом, он передёрнулся, но тут же оскалил лицо в как ему казалось, кровожадном выражении. И пусть это была всего лишь бабка-самогонщица, для него это был поступок. Или даже ПОСТУПОК, который окончательно сломал нечто в его душе, и так уже надломленной проведённой на улице ночью.

Возглавляемая Пашей банда сидела в подвале не долго. Откричали десяток песен, и едва не подрались, сами не понимая за что или из-за чего. Так бывало часто. Компания бухала, собравшись почти в полном составе — всемером, не считая женщин, — бессменных Маринки и Светки, но их они никогда не считали. Как шутили сами: курица — не птица, баба — не мужик. Говорили так в присутствии этих самых баб, и они натужено смеялись, признавая это за шутку и признавая право так шутить. Курили здесь же, в безопасности и тепле, в туалет поднимались на второй этаж, к Семёну, и зачем вообще выходить на улицу?

Увы, но алкоголь закончился так же стремительно, как и появился. Так было всегда, в их компании единогласно считалось, это самым паршивым законом природы из всех имеющихся. Пришлось вновь идти к бабке-самогонщице, и на этот раз, пошли всей толпой. Маринка, попытавшаяся было воспротивиться этому, получила очередную затрещину. Вот там то Паша и нашёл треуголку, что сейчас красовалась на его голове. Впрочем, это случилось не сразу, сначала они долго стояли, глядя на мёртвую бабку, лежащую в зале.

Шокировано молчали, не решаясь нарушить молчание и не зная, что вообще надо говорить в таких случаях. Всеобщий паралич нарушил Паша. Покопавшись в кармане, он извлёк из него оторванное ухо, бросил на тело.

— Держи старая, это твоё, вроде.

Икнув, упала в обморок Светка. Кто-то издал нервный смешок, кто-то охнул: «ну, ты Пашок, даёшь!», а Пашок, лишь сейчас заметил в бабкином шкафу россыпь вещей: старинная, потемневшая подзорная труба, несколько огромных ракушек, капитанская треуголка, макет корабля, большого, трёхпалубного, и ещё что-то, чего парень уже не видел, прикипев взглядом к головному убору. Пересёк комнату, сцапал с полки понравившуюся вещь, натянув на голову, обернулся к товарищам. Товарищи глядели изумлённо, испуганно, растерянно.

— Участковый тебя… — начал Семён.

— Нету больше твоего участкового, — прервал его Паша. — Ты бы меньше по подвалам сидел, а ещё лучше, попробуй выйти на улицу и пережить там ночь. По-другому бы запел.

Если честно, большую часть ночи Паша просидел, трясясь от страха в каком-то металлическом ящике, типа трансформаторной будки, причём где он это место нашёл и как в него залез — сам теперь не мог вспомнить. Но не говорить же это друзьям?

— Паш, да что происходит то?

— А пошли на балкон, посмотрим на наш город сверху, — махнул рукой Паша, поправив треуголку на голове. И то, как он произнёс слово «наш», заставило компанию посмотреть на него по-новому. С опасливым уважением.

Василий Степанович устало вздохнул. Глупость, если задуматься, в такой ситуации тратить нервы и время на дрязги и пустые споры, но как оказалось, для них, то есть для дрязг и пустых споров, всегда найдётся повод и желающие.

А желающая была, и имя ей Истеричка. Так её назвала девчонка, уехавшая вместе с Максимом, как там её, Катя, кажется. Истеричка, привыкшая работать языком без устали, и сегодня доказала, что во власть попала не случайно. Неся порой откровенную ахинею, сочетая слова в самых диких несочетаемых вариантах, а то и вовсе произнося их без вразумительного смысла, эта невероятная женщина умудрилась склонить почти треть присутствующих на свою сторону, исключительно за счёт харизмы, своей внутренней силы и умения говорить. И не важно, что произносить, возможно она с равным успехом могла вещать на языке Ток-писин с Папуа — Новой Гвинеи, или шелестеть на языке разумных улиток с какой-нибудь планеты Альфа Центавра. Эта женщина, открывая рот, не несла в произносимых звуках смысла, она несла свою волю и собственные бредовые хотелки. Бывает же…

В итоге, проиграв при всеобщем голосовании, она явно затаила обиду, и теперь наверняка организует некую оппозицию, как в их политических кругах принято.

«Выкину нафик отсюда, пусть катится на все четыре стороны, — решил Василий Степанович. — Будет портить нервы и смущать людей, возьму грех на душу — выкину»

Умом он понимал, что не сделает этого, да и не позволят ему, люди, по счастью не одичавшие собрались, но потешить себя этой мыслью было приятно. А, впрочем, вернутся бы для начала, кто его знает, что их ждёт за дверью.

Потерев свою седую голову, он пересчитал собравшихся в музейной лавке людей. Шестеро, если считать вместе с ним. Пять мужчин и одна девушка, боевая и странно мускулистая, точно всю жизнь только и делала, что тяжести носила, дрова рубила, а то и дралась на ринге. К тяжёлой атлетике, да и какому-либо иному спорту она отношения не имела — об этом он её успел спросить. Представилась Лерой, назвала себя феминисткой, да произнесла это слово как-то по-особенному, точно свысока посмотрела на присутствующих. Василий Степанович по неопытности понял это слово по-своему, в самом что ни на есть неприличном смысле, да спасибо черноволосому парню по имени Мага — растолковал старику что это за феминистка такая. За равноправие борются, для женщин. Отчего-то эта Лера сразу представилась шахтёром, с каской на голове и киркой в чёрных от угольной пыли руках. Хех, кто чем только не занимается. Одно странно — таких накаченных феминисток он не видел, даже по телевизору, и Мага тоже так сказал. Ну да чего только не встречается в жизни.