Владимир Кельт - В тупике бесконечности

– Если играешь, значит с памятью, логикой и умением анализировать все в порядке, это нужные качества. Пригодятся, – расплывчато ответил Егор, хотя самому попросту было любопытно. Что ж, теперь ясно, почему Литвинцева не паникует и действует четко, этому ее научила игра.

Он остановил машину напротив мотеля. Длинная двухэтажная коробка с потрепанной вывеской «Роза ветров» жалась к такой же мрачной кафешке, в трехстах метрах горела огнями заправка. То, что надо. И все же Егор не спешил выходить из авто. Взгляд приковала лежащая на приборной панели пробирка, где в синей тягучей жидкости плавали биочипы – две круглые бляшки с щупальцами, похожие на медуз. Та, что побольше, – Егора, маленькая – Татьи. Они мерно кружили, цепляясь друг за друга щупальцами-нитями и сплетаясь в странном танце. Егор с грустью подумал, что так же теперь сплелись их жизни. Абсолютно глупо и вопреки здравому смыслу.

Проследив за его взглядом, Татья потянулась к пробирке. Аккуратно взяла тонкими пальцами и поднесла к свету, чтобы получше рассмотреть.

– Никогда раньше их не видела, – сказала с болью в голосе. – Но всегда знала, что мой биочип – это моя личность, моя жизнь. А теперь… От меня ничего не осталось, Егор. Ничего. Я так скучаю по маме и друзьям, по... – она запнулась и торопливо продолжила: – Безумно хочу домой… или хотя бы в виртуал, чтобы окунуться в привычный мир, но не могу этого сделать, потому что теперь я – никто. А мое подлинное Я плавает в этом дурацком геле.

Он откинул ее тяжелую косу за спину, провел ладонью по щеке, вдохнул ее запах.

– Твое подлинное Я сейчас передо мной, – сказал он. – И никакие биочипы его не заменят.

Она прикрыла глаза, на щеках задрожали тени от ресниц; потерлась о его ладонь.

– Поверь, Татья, я сделаю все, чтобы найти виновных, – сказал Егор. – Восстановлю свое доброе имя, верну службу, семью. Верну и твою жизнь тоже.

Она улыбнулась краешком губ, и Егору показалось, что это улыбка сквозь слезы.

– Давай, иди в мотель, сними нам номер, – попросил он. – А я пока на заправку смотаюсь.

Она со вздохом открыла глаза, отодвинулась. Егор видел, как колышется в такт дыханию ее грудь. Хотелось стиснуть ее такую теплую, мягкую, втянуть носом ее неповторимый запах и никуда не отпускать. Но она уже поправила волосы и открыла дверцу авто.

– Пакеты с вещами забрать из багажника не забудь, – бросила перед тем, как выйти в московскую ночь.

Дверца захлопнулась.

Какое-то время Егор сидел неподвижно во мраке салона и смотрел немигающим взглядом на пробирку. Еще ни разу в жизни Бестужев не ощущал себя таким никчемным и беспомощным. Разве можно выиграть эту войну в одиночку? Нет. Один в поле не воин, нужны союзники. Он достал из кармана куртки коммуникатор и набрал код. Придется пойти на риск.

Через секунду-другую на дисплее появилось веснушчатой лицо Кротова. Завидев собеседника, Дима нелепо отвесил челюсть.

– Егор?

– Ага. Он самый.

– Ты же… Черт… – Дима зажмурился, будто желая прогнать кошмарный сон. – Бес, что, черт возьми, происходит?

– Меня подставили, брат. Я лихо вляпался и вряд ли выкарабкаюсь без твоей помощи. Надо встретиться. Срочно.

Главное управление Комиссариата, метроплекс Москва-Сити

Лифт плавно уносил наверх. Сенсорная панель светилась синим, стрелочка мигала у отметки «этаж 22», рядом горела голограмма с описанием кабинетов и отделов. Дмитрий Кротов стоял, заложив руки за спину. Старался всем видом показать спокойствие, но когда взгляд наткнулся на надпись «Отдел-6», нервы стянуло тугим узлом.

В Комиссариат его вызвали рано утром. Тогда не отошедший ото сна Дима не смог даже сообразить, что ответить суровому мужику в форме с треугольниками на погонах. Комиссар недобро посмотрел на него из коммуникатора и приказал: «Капитану Дмитрию Кротову, прибыть к 8:00 в Комиссариат, в «Отдел-6» по борьбе с преступлениями должностных лиц». Конечно, Кротов знал, что его вызовут и даже морально подготовился, но не думал, что это случится так скоро — через несколько часов после звонка Бестужева. Вывод напрашивался один: его коммуникатор на прослушке.

Лифт замер на двадцать втором, створки распахнулись с глухим шелестом. Поправив ворот кителя, Дима пошел прямо по коридору, к кабинету комиссара Данилевича. Форму Кротов надел соответствующую требованиям – белый китель с воротником стойкой и белые брюки с острыми, как лезвие ножа, стрелками. Подозреваемые на допрос всегда являлись в белом. А в том, что его подозревают в содействии бывшему напарнику, а ныне ренегату Егору Бестужеву – сомнений не оставалось.

– Капитан Кротов по указанию Комиссариата прибыл, – отрапортовал Дмитрий.

Комиссар пристально на него посмотрел и кивнул на стул.

— Проходите, капитан, присаживайтесь.

Это был человек с острым гладковыбритым подбородком и карими раскосыми глазами, глядящими из-под прямых черных бровей. И все бы ничего, да только под его взглядом делалось неуютно, словно под лучом сканера, просветившего до внутренностей. Кротов отодвинул стул, ножки со скрипом царапнули пол. Он сел и положил руки на стол, сплел пальцы в замок. Осанка ровная, взгляд прямой и открытый.

— Не стоило надевать белое, – добродушно заметил Данилевич. — Вас ни в чем не подозревают, капитан.

Диме хотелось добавить «пока не подозревают», но сказал другое:

– Иного приказано не было, я действовал согласно инструкции.

– В «Белую комнату» еще успеете, — со смешком заметил комиссар. — Сейчас я пригласил вас для беседы. Доверительной беседы между честным полицейским и комиссаром, которого правда и справедливость заботят больше всего.

Сложно сказать что хуже: «Белая комната» или вот такая доверительная беседа. В «Белой» обычно проводили допрос. Полицейского закрывали в кабинете с белоснежными панелями-стенами, полом и потолком; сам подозреваемый надевал белую форму, что символизировало чистоту и напоминало о презумпции невиновности. Затем в комнату входили комиссары-обвинители, обычно двое, всегда в черном. После допроса решали дальнейшую судьбу, иногда ищейку отправляли в виртуал, чтобы побеседовать там, где невозможно соврать. Как выглядел конструкт допросной в виртуале — Дима не знал. Говорят, для каждого по-разному. Но наверняка Кротов уяснил одно: из конструкта не все возвращаются в здравом уме, поэтому Комиссариат использует его как крайнюю меру.

— Я готов к диалогу, — сказа Кротов.

-- Догадываетесь, о чем пойдет речь?

– О моем напарнике, майоре Бестужеве.

Комиссар картинно умилился и погрозил Кротову пальцем в черной кожаной перчатке.

– Осторожнее со словами, капитан. Егор Бестужев лишен звания, он больше вам не напарник.