Игорь Прососов - В тенях империи [litres]

– Что вы видите окрест, друг мой?

– Колонию? – пытаюсь угадать.

– Нет-с! Про-вал, зарубите себе на носу. Форменный провал.

– Да ну тебя, – супруга бравого есаула только рукой на него махнула.

– Цыц! – есаул грозно пошевелил усами. – Вот вы купец. А что торговлишке нашей мешает?

Преодолеваю сковавший меня у реки ужас. Держу рожу, отвечаю спокойно:

– Принцип сверхсветового движения. Чем тяжелее груз, тем дольше летит судно и тем больше горючего ест. Больше топлива – дороже полёт. Прогрессия геометрическая

– Верно! – радуется есаул. – Купеческие ладьи от Земли досюда за полгода долетают. Лет пятьдесят назад, когда колонию основали, года полтора занимало. Правильно?

Киваю.

– А колониальному ковчегу… или там грузовику большому десять лет требовалось, и полёт до сих пор обошелся бы в пятилетний бюджет Империи. Даже с колонистами в анабиозе, штабелями погруженными. Места для техники – никакого. Только небольшие приборы и расчет на то, что все вместе сумеют построить технологические цепочки почти с нуля.

– Разве не сработало?

– Нет, – отрубил есаул. – Политики изволили рассчитывать на дружбу народов, единый порыв и прочую чушь. Как же! Шесть ковчегов, пять от великих наций, один от корпораций. Вот только «великие» уж очень великими оказались. Как выяснилось, что тут ни фаст-фудов, ни автострад – сгрудились у ковчегов и их подъедать начали. Никаких цепочек, одно вымирание. А вкалывали только мы. Да и у нас… Не все без цивилизации смогли. Такими темпами до аэромобов век пройдет. Метрополия идёт вперёд, в будущее, а мы топчемся на месте! Мыслимо ли? В городе три с половиной авто, тракторов не считая, и два из них на базе.

– Хмм, – говорю, к народу на улицам присматриваясь. – Тогда очень боялись войны. В одиночку бы не потянули. Да и сами посудите – красиво у вас.

Фыркает есаул.

– Это, – заявил, – есть. Чай, на Руси живем. Сами посудите: нет в путях наших ничего нового. Монархия наследственная на престоле; меритократия на местах; европейский, прости Господи, социализм в экономике да вера в сердцах – сколько раз видано! Одна только разница есть – мы делаем всё это красиво. Потому и Империя!

– Тоша не так уж неправ насчет темпов, – задумчиво сообщила ничуть не увядшая под суровым взглядом есаула Мариетта. – Откуда, думаете, в наших краях весь этот… антураж реконструкторский? Свыкнуться с условиями пытаемся. Себя убеждаем – игра это. Психологи говорят: компенсация.

Фаэтон остановился у конторы товарищества «Купец Калашников и партнёры». В издевательском названии мне почудилась знакомая рука – та, что свой кабинет подписала «Мой!».

– Вас точно не подождать? Если вот этот, – есаул нахмурился, – ваш торговый представитель, с ним каши не сварите.

– Благодарю, не стоит. Дела-заботы, знаете ли… Встретимся на базе или к вечеру подъеду к вам, как договаривались, – пресловутое приглашение от Мариетты не замедлило последовать по пути – и, заметьте, никакого ухвата.

Дождавшись, чтобы фаэтон скрылся за углом, двинулся вперёд.

Страх? Отличная штука, вот только на него нет времени.

Подёргал входную дверь – закрыто. Нырнул в просвет между домами и вскоре оказался у задней двери.

Игольник – на изготовку. Скрытый за косяком ридер тихонько пискнул, опознавая поднесенный к нему купеческий значок.

Просканировал дверь: очень тихо, очень спокойно – не хотелось нарваться на мину-сюрприз. Перекрестился мысленно да внутрь вломился.

Пронесло. Никаких мин. И силовой вход тоже лишним оказался. Нет врагов!

А есть обшитая светлой вагонкой комната – смола застывает на стыках досок – и полосы света сквозь жалюзи, натужно гудящий вентилятор местного производства в уголке и рабочий стол. Под потолком лениво кружились мухи.

На столе валялось тело в рубашке цвета хаки с короткими рукавами и таких же шортах. Задом оно опиралось на стул, уронив голову в светлой панаме на сложенные на столешнице руки.

Тело храпело.

Убрал игольник в кобуру. Прикрыл за собой жалобно застонавшую дверь – жестко я с ней обошелся, да.

Подошел к столу, двумя пальцами кувшин подхватил. Понюхал. Ну и шмурдяк, Господи помилуй!

Выплеснул содержимое в грязный фаянсовый умывальник у стены. Налил из крана водички.

Проследовал к телу – и с чувством, толком, расстановкой полил из кувшина.

– А? Ч-чо?

– Ротмистр Апельсинов, смирна-а! – рявкнул зло. – Что за бардак на вверенном объекте?

Апельсинов – сухощавый, лет сорока, тоской в глазах более смахивающий на кабана на бойне, нежели на сотрудника достойного ведомства в конторе – заморгал недоуменно.

– Д-дай… Бодун, – нескладно, но вполне понятно взмолился он.

Дал, почему нет? Отхлебнул Апельсинов. Глаза в ужасе вылупил.

– А джин? Где? – с ужасом сказал.

– На своём месте. В канализации, – выплюнул я.

Страх? Исчез: вскипел да испарился. Одно озверение осталось.

– Что, – спрашиваю нежно-нежно, – за бордель, ротмистр? В ближайшем будущем, полагаю, бывший ротмистр? В городе чэ-пэ, Владимир каналы связи обрывает, а военное положение вводит кто бы вы думали? Не резидент, мальчишка зелёный, только с парохода! Мне что, туды-растуды, резидентуру принимать?

– Принимай, – отвечает. – Только спать не мешай.

Захлебнулся я. Онемел. В жизни такого не видел. Ну да, тут край света, тут всякое возможно, но разгильдяев в службе нет.

«Правда?» – смеётся кто-то издевательски на краю сознания.

– А что, – спрашивает тем временем Апельсинов, – совсем плохо?

– Совсем, – говорю.

– Тогда точно принимай, – вздыхает. – Нет меня. Не потяну. Тень осталась. Запил. Коды к терминалу сейчас продиктую. Ох, выцарапывал я его… А ведь всего-навсего комп из столовки ковчега, сто лет в обед.

– Почему? – понять пытаюсь. – Что с вами произошло, господин ротмистр?

– Ты про тринадцатый отдел слышал? Богадельню? – вопросом на вопрос отвечает.

– Служил, – кривлюсь.

– Тут – хуже. Там хоть делом занят, а тут делать нечего, вот и думаешь, думаешь… Никакого спасу нет. Знаешь, жил такой Феликс Дзержинский. У большевиков сразу после краха Первой Империи за нашего Старика.

– Ну?

Я плохо понимал, при чём тут древняя история.

– Может, он и гад был, не знаю, но умный. И остроумный. Сказал когда-то: у настоящего чекиста, беса по-нашему, должны быть горячее сердце, холодная голова и чистые руки. Смешно! Мы – те, кто Иуд куёт и сам предаёт с холодным сердцем. Кто не жалеет ради идеи самих себя, кто убивает… Откуда всему этому взяться? Шутник великий! Грустный, правда… Не бывать государству без бесов-то. Сдохнет держава.

Язык Апельсинова заплетался. Но он сумел передать свою боль мне.

…Через час я вышел из конторы через переднюю дверь – злой, заметьте, как черт. Апельсинов продолжил сиесту – толку от него все равно не было.