Сергей Калашников - Маленький ныряльщик [litres]

Хотя я нынче не очень много занимаюсь разными делами – восьмой десяток как-никак. Вполне себе солидный возраст. Я им доволен, как и временем, в котором мне выпало доживать свой век.

Моим современником оказался Менделеев. Пржевальский как ни в чем не бывало изучал Азию, подросли Ленин со Сталиным, правда, они сейчас живут под другими фамилиями. Миклухо-Маклай заложил фундамент этнографии. Еще молод Циолковский, а Жуковский, не поэт, а математик, трудится на педагогическом поприще и непременно создаст теорию тех самых самолетов, которые помаленьку строит Можайский.

Так что не извольте беспокоиться – ничего я в нашем прошлом не напортил. Все в мировой истории, насколько я ее помню, идет так же, как и если бы я сюда вообще не попадал. А то пишут в книжках всякую ерунду про бабочек Брэдбери.

Ну право, какое влияние на судьбы мира может оказать событие, упомянутое в газетной заметке, висящей в рамочке на стене моего кабинета:

«Петербургские ведомости»

«Как сообщает нам по телеграфу наш конфидент в N-ской губернии, в городе N-ске преподаватель гимназии Петр Семенович Романов построил и опробовал на глазах всего города ныряющую лодку – суть средство для передвижения как по поверхности воды, так и под оной, изготовленное на педальной тяге. Храбрый изобретатель произвел пробное погружение вчера, одиннадцатого дня сего месяца, проведя под водой в совокупности около часа. Его лодка оригинальной конструкции показывала скорость до пяти верст в час в погруженном состоянии и более семи верст в час в непогруженном. Для контроля за ходом испытания от флота ЕИВ был командирован лейтенант Макаров С. О.

Подробности о дерзком эксперименте в редакции ожидаются».

На этом записки Петра Семеновича прерываются. Однако в домашнем архиве великой княгини Ксении Александровны исследователям удалось найти несколько документов, проливающих свет на события, связанные с этим неизвестно откуда появившимся человеком, роль которого в истории нашей страны до сих пор пытаются понять.

Найденные бумаги, по-видимому, являются черновиками писем или воспоминаний. Датировать их и установить автора удалось сличением почерка и анализом состава чернил и бумаги. Тем не менее они в некоторой степени занимательны, что оставляет у составителя надежду на то, что читатель не пожалеет времени, потраченного на ознакомление с двумя короткими текстами, приведенными далее.

Писано рукой адмирала графа Уроева примерно в 1902 году

Мне шел восьмой год, когда погиб отец. Он был моряком, и однажды в шторм его зашибло какой-то снастью, сорванной ветром. Мама после этого больше года плакала на берегу, словно у могилы любимого человека. А мне не пришлось пойти в школу – в дом пришла нужда.

Матушка брала заказы на шитье, сестрица Оленька хлопотала по дому и управлялась в саду и на огороде, а я пробавлялся случайными заработками. То рыбки наловлю и продам, то на рынке кому-то помогу донести покупки. Сапожник или лодочный мастер звали меня иногда на помощь. Не то чтобы они не могли обойтись без подручного – просто это такой способ оказать поддержку соседям. Не считалось правильным подавать милостыню. Но это я уже потом сообразил, а тогда – просто ничем не гнушался ради лишней копейки.

Мамин брат, а он – тоже моряк, приносил заказы на пошив рубах. То есть голодать не давал. Однажды, года через три после отцовой смерти, заглянул к нам с товарищем-сослуживцем. Мне этот дядькин знакомец показался шибко старым, и я сильно рассердился на маму за то, что она оставила его ночевать.

А потом она плакала, когда он не пришел на другой день.

– Бросил он тебя, – сказал я ей со злобой в голосе.

– Он нынче с турком воюет, – она погладила меня по голове. – Кузьма Нилыч бает: в самом пекле его место. Нет у Петра Семеныча страха, зато супостата он напугал до икоты. Только говорить об этом никому нельзя.

Как вы понимаете, после таких слов я этого человека сразу зауважал, хотя в его смелости убедился только спустя многие годы. Он, когда вернулся с войны, к нам переехал и с мамой обвенчался. Купил мне маленькую парусную лодку, стал помогать рыбачить и начал меня же готовить к поступлению в гимназию. Тихий человек, заботливый отчим. Откуда смелость?! Какой героизм?! Его за все подвиги козой пожаловали, а вовсе не орденом.

Но ко мне он не цеплялся, только помогал по хозяйству и на рыбалке. В общем, безвредный человек, но польза от него немалая. Склеил из резины маски со стеклом, чтобы удобней было драть мидии для наживки, построил коптильню – и сразу наши уловы стали прекрасно продаваться, да за куда как лучшую денежку.

Я уже совсем было раздумал уважать его как героя и стал просто по-человечески любить за мягкость и разумность, но в один прекрасный летний день пришел к нам на берег, где мы готовились к промыслу, мужчина, с которым папа о чем-то разговаривал. Мы с сыном гостя сперва спорили, а потом я этому Кольке показывал маски и затаскивал его на глубину, а еще мы их провожали на пристань и я знакомил гостей с городом, а потом оказалось, что это цесаревич с сыном.

Тогда я и понял – отчим у меня – человек непростой.

Мы жили среди папиных макетов электрических машин и эскизов. Я был первым помощником и, как понял позднее, главным учеником. Петр Семенович быстро и деловито напичкал мою голову познаниями, которые оказались на уровне самых последних достижений науки и техники. Зубрежка латыни и муки чистописания, испытанные мною в гимназии, воспринимались как досадные помехи на пути к познанию действительно важных вещей, и… я был вынужден уделять столь ненавистным дисциплинам немало времени, пока не сделался одним из лучших учеников по всем предметам.

Видимо, произошел какой-то прорыв в скорости восприятия, начавшийся с усвоения математических формул, описывающих работу устройств, что мы сооружали. Потому что знания в этот период в меня влезали в неограниченных количествах и оседали в памяти крепко.

Нам не раз пришлось переезжать. Жили то в царском дворце под Санкт-Петербургом, среди картин и статуй в обществе их хранителя, способного часами рассказывать истории создания этих шедевров. То переехали в скромную гостиницу в Николаеве, где строили подводную лодку, добрую половину устройств которой я знал прекрасно – сам участвовал в их создании. Случались и встречи с великим князем Александром Александровичем и сыном его Колькой, тоже, конечно, великим князем – а что поделаешь?! Вся семья у них такая – одни сплошные великие князья.

После Египетского похода во время аудиенции государь вручил мне Георгиевский крест и спросил, чего я хочу, на что я ответил, что желаю Его Императорскому Величеству много увлекательной работы. Мне было всего пятнадцать – мальчишка еще. Сан Саныч, как услыхал такое, сказал, что я, по его мнению, весь в отца, чем он премного доволен. И засмеялся.