Алексей Евтушенко - Все небеса Земли [litres]

– Пять минут до посадки, – сообщила Марина.

Глайдер шёл вниз. Впереди блеснула и пропала излучина реки. Машина легла в стремительный разворот.

– Вижу дым! – воскликнула Ирина.

Теперь его видели все. Чёрные клубы поднимались над лесом, уплывали к западу, подгоняемые ветром, и постепенно рассеивались. Были они не слишком обильны и густы. Но само их наличие как бы сообщало о том, что рассчитывать на добрые вести не приходится.

Так оно и вышло.

Марина посадила глайдер мастерски – на перекрёсток двух улиц, неподалёку от дома старосты. Поскольку сажать машину на площадку возле склада, где они брали оружие и снаряжение, было совсем неразумно – как раз склад и горел. Да так, что было сразу ясно – потушить его нет никакой возможности, и скоро от здания со всем содержимым останется лишь углеритовый каркас.

– А я предупреждала, что система автоматического пожаротушения на складе ни к чёрту, – сказала Ирина, когда глайдер скользнул над пожаром и устремился к перекрёстку. – Но кто меня послушает?

– Боюсь, пожар на складе не самое плохое, что нас ждёт, – Мигель старался говорить спокойно, но получалось не очень – он всем сердцем чувствовал беду. – Приготовить оружие. Глайдер покидаем по моей команде.

– Есть, командир, – Конвей послал патрон в ствол, щёлкнул предохранителем и приник к иллюминатору, выискивая признаки малейшего движения снаружи.

В молчании прошло около двух минут. Снаружи ничего не менялось. Пустые улицы, пустой перекрёсток, дым от горящего склада. Всё.

– Выходим, – наконец скомандовал Мигель. – Георг, ты остаёшься здесь. Твоя задача – охрана Марины и глайдера. Они должны остаться целыми и невредимыми любой ценой. Особенно Марина.

– Э! – воскликнула Марина. – Мы так не договаривались! Это моя деревня!

– Ты наш пилот, – сказал Мигель. – Этот глайдер – наше единственное транспортное средство на сегодня. Если мы его потеряем… Неужели такие простейшие вещи нужно объяснять? К тому же у вас с сестрой телепатическая связь. Если что случится – здесь или с нами, все мгновенно узнают. И смогут быстро прийти на помощь. Или мы к вам, или вы с Георгом к нам. Давайте только уточним на всякий случай. Насчёт телепатической связи вы нам голову не морочите?

– Чистая правда, – сказала Ирина. – С близнецами такое бывает. Она всегда была, а когда наши родители погибли, ещё усилилась. Это не аналог разговора по телефону, мы не читаем напрямую мысли друг друга. Но чувствуем, когда кому-то из нас плохо. И слышим зов о помощи.

– Не знал про родителей, – пробормотал Мигель. – Мои соболезнования.

– И мои, – добавил Конвей. – А что случилось?

– Спасибо, – откликнулась Марина. – Это случилось четыре года назад. Уже не так больно.

– Они утонули, – сказала Ирина напряжённым голосом. – Лодка перевернулась… Конец ноября, вода холодная. Глупая какая-то смерть. Оба отлично плавали…

– Не надо, сестрица, – промолвила Марина.

– Да, ты права, извини.

Ирина замолчала. Марина поднялась с пилотского кресла, вытащила из креплений карабин, проверила магазин, передёрнула затвор, поставила оружие на предохранитель.

– Идите. Мы с Георгом посторожим. Да, Георг? – она с нарочитой бодростью хлопнула андроида по плечу.

– Да, – подтвердил робот. – Как приказано.

Настороженно, с оружием, снятым с предохранителей, прикрывая друг друга, Мигель, Ирина и Конвей покинули глайдер и двинулись к дому старосты Климченко Константина Савватиевича. Кроме отдалённого треска и гудения пламени, ничто не нарушало тишину.

И никто.

Ни единой живой души в поле зрения. А, нет. Вон в конце улицы мелькнула кошка. Стремительно пересекла открытое пространство и скрылась за углом. И снова – никого. Даже птиц не слышно.

– Не нравится мне это, – тихо сказала Ирина. – Совсем.

Она шла, словно скользя, мягко переносила вес тела с пятки на носок; карабин прирос к плечу; прозрачные зелёные глаза потемнели, приобретя какой-то грозовой оттенок; губы сжались, утратив призывную сексуальную полноту и нежность. Между соболиными бровями пролегли две резкие морщины.

«Надо же, теперь она стала ещё красивее, – подумал Мигель. – И желаннее. Женщина-воин. Способная стать рядом плечом к плечу и сражаться наравне с мужчиной. Так что, значит, именно такая тебе нужна?»

Ответ на этот вопрос пришлось отложить – они прошли через распахнутые ворота дома. И тут же увидели на крыльце старосту. Константин Савватиевич лежал ничком, раскинув руки. Рядом с правой – карабин. Голова мокнет в луже тёмной крови. Кровь широко разлилась по крыльцу, обильно стекла вниз на ступеньки, попала на только-только пробившуюся траву, окрасив её в тёмно-бурый цвет поверх свежей яркой зелени. Там же, на крыльце, и рядом на земле валялись пустые гильзы.

Староста дрался насмерть. И принял смерть на пороге родного дома, защищая его.

То, что Константин Савватиевич мёртв, было видно сразу. Живые, пусть и сильно раненные, потерявшие сознание и много крови, выглядят иначе. Но Мигель всё же поднялся на крыльцо, перешёл в форс и пощупал пульс.

Нет надежды. Хоть с форс-режимом, хоть как угодно. Пожалуй, и реанимационная камера класса «Воскреситель», способная оживить мёртвого через двенадцать минут после остановки сердца, не помогла бы. Разве что сам Христос, но Он когда-нибудь воскресит всех, и это случится явно не сегодня.

Мигель убрал руку с мертвого тела, выпрямился и перекрестился.

– Царствие Небесное Константину Савватиевичу, – сказал он. – Ему мы уже не поможем.

– Суки, – голос Ирины охрип, как всегда в минуты волнения. – Какие же суки… Он был добрейший человек. За что?

– А лондонцев за что? – спросил Конвей. – И не только их, думаю.

– Да, – сказал Мигель. – Есть подозрение, что мы столкнулись со Злом в чистом виде. С прописной буквы.

Он оказался прав. В течение следующего часа они не нашли в деревне Верхний Яр ни одного живого человека. Только мертвецов.

Убитые «демонами» односельчане лежали повсюду – во дворах своих домов и внутри них. Четверых обнаружили на улицах. Одного – на крыше. Ещё десятерых – в подвалах. Мужчины, женщины, дети, старики. Все.

За два часа они обошли пятнадцать дворов и везде наблюдали одну и ту же картину: хозяева убиты, дома повреждены в той или иной степени (в одних разбиты окна, проломлена крыша и развален сарай, в других – сломана пара штакетин в деревянном заборе да сорвана с петель калитка). Где-то люди успевали оказать сопротивление, где-то – нет. Но результат от этого не менялся. Что с оружием в руках, что без оружия, а все лежали мёртвые.

Такого количества трупов и крови никто из них никогда не видел. К концу второго часа Ирину замутило. Мигель и Конвей вообще удивлялись, как она держится. Погибшие были её соседями, односельчанами, роднёй, она всех знала, и все знали её. И вот теперь, в одночасье, их не стало. Жестоко убиты – вот они, трупы в лужах густеющей крови. На некоторые уже слетелись первые весенние мухи. Шестьдесят два человеческих трупа. Уже. При том, что всего в деревне Верхний Яр, как запомнил Мигель, проживало триста шестьдесят семь человек, включая Ирину и Марину.